Итальянская народная комедия

Дживелегов Алексей Карпович

Когда португальские корабли привезли в Лиссабон первый груз перца и весть об этом пришла в Венецию, — город объят был ужасом: купцы поняли — венецианцы отличались большой понятливостью в этих делах, — что это самое большое несчастье, когда-либо постигавшее республику. Опасения сбылись: открытие морского пути в Индию означало крушение того, что было жизненным нервом государства, — его монополии в торговле с Востоком. Отныне она должна была перейти в руки других наций. Для Венеции это было началом конца.

Но упадок наступил не сразу. Конец XV в. и весь XVI в. были тем переходным периодом, когда экономический кризис, разразившийся в Италии, а также перемещение торговых путей в результате географических открытий и продвижения турок, оборвали наступательные действия Венеции в области

торговли. Однако только венецианская республика, одна среди всех итальянских городов, сумела сохранить свою независимость от иноземных захватчиков. Это явилось причиной того, что в Венеции XVI в. попрежнему пышно цвели искусства, богатства щедро расходовались на празднества и зрелища. В Венеции это было время постройки пышных палаццо, украшения собора св. Марка и дворца дожей, церквей и домов, время, когда создавали свои шедевры Джованни Беллини, Джорджоне, Тициан, Тинторетто, Веронезе, оба Пальма, Сансовино, Палладио. Нарождавшийся юный театр бросил якорь в Венеции, ибо там соединились для этого все условия.

Венеция не могла вести активной политики, направленной против феодально-католической реакции. Для этого она не была достаточно сильна. Венецианский патрициат не забывал идейных традиций, которые были когда-то его гордостью и которые дали итальянской культуре такое количество писателей и художников. Имена гениальных венецианских живописцев, скульпторов и архитекторов, прославивших искусство родного города, обязывали правителей республики не отступать перед темными силами, делавшими по всей Италии свое злое дело. Этому в значительной мере способствовал тот факт, что Венеция была республикой весьма консервативной, и ее республиканскому режиму ничто серьезно не угрожало. Республиканский режим, выражавший интерес немногих патрицианских фамилий, без труда сочетался с политикой весьма реакционной. Мощи своей республика еще не утратила. Соотношение сил в Италии было таково, что Венеция могла сопротивляться любой агрессии с помощью своей дипломатии и особенно с помощью своего великолепного военного флота, который как раз в эпоху наибольшего ожесточения феодальной реакции в союзе с реакционнейшей испанской монархией Филиппа II одержал блестящую победу над турками при Лепанто (1571). Наличие мощного боевого флота и консервативный характер республиканского режима, а также отсутствие сколько-нибудь опасной для этого режима демократической оппозиции удерживали наиболее реакционные государства как в самой Италии, так и за ее пределами, от покушений на нейтралитет Венеции. Было ясно, что у Венеции не может хватить сил для сколько-нибудь активной наступательной политики против остальной части Италии. Поэтому Венеция могла безбоязненно выступать со всевозможными декларациями в защиту республиканского образа правления и культуры Ренессанса, хотя все, что делалось в этом направлении, носило пассивный характер. Лагуна св. Марка была все-таки единственным местом в Италии, где существовала какая-то свобода слова и свобода мысли.

Венецианская синьория позволяла себе даже такие действия, как предоставление убежища эмигрантам из реакционных государств Италии: из неаполитанских владений, из Рима и Папской области, из великогерцогской Флоренции, ставшей почти явным вассалом Испании. Это создавало республике ореол в глазах прогрессивных кругов Италии. Существование Венеции несколько умеряло рвение светских и особенно духовных палачей за ее пределами. Попав на территорию Венецианской республики, преследуемые обычно начинали выпускать памфлет за памфлетом, направленные против того или другого гнезда тирании. А с этим бороться было трудно, так как республика не выдавала эмигрантов. Кроме того, для литературной борьбы против реакции Венеция была вооружена лучше, чем какой бы то ни было другой город в Европе.

Венеция была самым живым центром книгопечатания в Европе. Она давным давно догнала и перегнала и немецкие, и швейцарские центры, где были одержаны первые победы печатного дела. Здесь развернула свою деятельность знаменитая печатня Альдо Мануцци Старшего и его сына Паоло. А вокруг этих корифеев группировались десятки больших и малых предприятий, которые подняли типографскую промышленность Венеции на небывалую еще высоту. Государственная власть энергично поощряла типографское дело, и в этом еще раз сказался практический ум венецианцев.

Крупных писателей в Венеции не было, но все значительные произведения старых и новых писателей издавались там. Например, из 43 изданий Данте в XVI в. 32 были напечатаны в Венеции, из 130 изданий Петрарки — 110 принадлежали венецианцам. А в 1514—1668 гг. из 213 изданий «Неистового Роланда» Венеция дала 191. В последнее десятилетие XV в. Венеция выпустила 1491 название книг, Рим — 460, Милан — 228, Флоренция — 179. А в первое десятилетие XVI в., когда войны и смуты сильно сократили полиграфическую промышленность, Венеция дала 536 названий, Милан — 99, Флоренция — 47 и Рим — 41. Остальные страны Европы очень отставали не только от Венеции, но и от других городов Италии.

Интерес Синьории к типографскому делу объясняется очень просто. В случае необходимости Венеция могла забросать памфлетами самого сильного противника, как это произошло, например, когда венецианский монах-публицист Паоло Сарпи дерзнул выступить против такого гнезда обскурантов, как Тридентский собор. И, быть может, еще более яркий эпизод в этом отношении представляет собою публицистическая деятельность Пьетро Аретино.

После бурного разрыва с папским двором смелый памфлетист нашел убежище в Венеции, где не только его первый покровитель, дож Андреа Гритти, гарантировал его безопасность, но Синьория использовала перо Аретино для нападок на противников республики и для защиты ее от врагов. Аретино был, вероятно, самым даровитым публицистом Европы. Он обладал дерзостью, беззастенчивостью, беспощадным сарказмом и разящим остроумием. Его публицистический дар служил интересам буржуазии, разумеется, главным образом венецианской, с которой он себя связал. И помимо того, что он выполнял директивы Синьории, он действовал, отчетливо понимая, что победа феодальной реакции носит временный характер. Он оптимистически оценивал благоприятные перспективы буржуазии, несмотря на ее поражение в Италии.

Все то, что выделяло Венецию как представительницу передовой политики среди всех государств Италии, великолепно учитывалось различными политическими группировками Италии. Если где-нибудь возникали те или иные профессиональные объединения, нуждавшиеся для своей деятельности хотя бы в некоторой свободе, — их взоры немедленно обращались к Венеции. И все то, что питало какую-нибудь инициативу, требовавшую простора и опасавшуюся административных рогаток, опять-таки стремилось в Венецию. В Венецию устремились и создатели комедии дель арте.

II. СТАНОВЛЕНИЕ КОМЕДИИ ДЕЛЬ APTE

ДАЛЕКИЕ ПРЕДВЕСТИЯ

Первые данные о комедии дель арте, как о цельном художественном организме, появляются в 60-х годах XVI в., а если считать и непосредственных ее предшественников, вроде Беолько, то с 30-х годов этого столетия. Чтобы объяснить процесс возникновения комедии дель арте, необходимо, казалось бы, прежде всего исследовать культурную — в широком смысле этого слова — среду, в которой она сложилась. Что в социально-политических отношениях этих десятилетий порождало ту зрелищную форму, которая стала комедией дель арте? Что в культуре этих десятилетий определило кристаллизацию общественных зрелищ в тот организм, которым стала комедия дель арте?

Однако недостаточно было поставить эти конкретные задачи для исследования. Необходимо было установить не только близкие, но и далекие корни комедии дель арте, и когда в отдаленных эпохах находились аналогичные факты, научная мысль стремилась установить филиацию, т. е. непрерывную связь, между ними и комедией дель арте. Такую связь пытались протянуть иной раз так далеко вглубь веков, что для установления ее непрерывности не хватало фактов, а лакуны были такие значительные, что, в сущности говоря, ни о какой конкретной филиации не могло быть и речи. Однако, даже когда такое положение становилось ясным до конца, искатели далеких корней не успокаивались и старались заполнить большие пустоты фактами гипотетическими, существование которых не было подтверждено документами.