Итальянская новелла. XXI век. Начало
Шрифт:
Хватит терять время, если все равно не можешь, раздраженно произнес Педро через несколько минут. Попробуешь в следующий раз. Не волнуйся, мы справимся сами, добавил он, подходя к трупу вместе с другим одевальщиком, который пришел вместе с нами.
Они принялись за работу, а я ждал в стороне. Голое тело рахитичного подростка было в их полном распоряжении.
Покойники бывают разные — это я тоже уже говорил — и, не буду отрицать, трупы молодых мне нравятся больше, чем останки стариков. Однако нужно прояснить одно недоразумение: если вы думаете, что это предпочтение как-то
Педро, должно быть, поговорил с начальником, желая выставить меня в дурном свете, убедить его, что меня зря приняли на работу, что я не гожусь для такого дела. Нужно быть внимательнее с новичками, не стоит сразу бросать их в бой, они могут испугаться, не понять, преступить закон круговой поруки, или — и это хуже всего — разболтать посторонним, что именно происходит в комнате, где лежит покойник. Я его не осуждаю, на его месте я поступил бы так же.
Вчера утром Никанор вызвал меня в свой кабинет.
Как дела? — спросил он с дежурной улыбкой.
Хорошо, спасибо.
Как тебе работается в команде Педро?
Он хороший учитель, признал я.
Да, он очень молод, но свое дело знает.
Его мощное жилистое тело было облачено в простую одежду: слегка помятые полотняные штаны, рубашка в клетку, линялые мокасины и тонкий синий платок на шее, придававший ему несколько наивный вид — ничего общего с безупречной элегантностью его формы для «вылазок». С тех пор как появился я, он стал гораздо меньше ездить на вызовы, почти все время проводит у себя в кабинете, подписывает документы и курит.
Он зажег сигарету и жестом пригласил меня сесть.
Педро говорит, что ты немного заторможенный. Что-то не так?
Думаю, мне просто нужно привыкнуть.
Если хочешь, я могу перевести тебя на канцелярскую работу.
Нет, в этом нет необходимости.
Длинные змейки дыма медленно выползали из его сомкнутых губ, извивались и постепенно рассеивались, поднимаясь к потолку.
У нас непростое ремесло. Заниматься им не хочет никто, однако нужно оно всем. Нас не любят, презирают, боятся, но в то же время не могут без нас обойтись, и в этом наша сила. Она поддерживает нас, без нее мы все просто наложили бы на себя руки. Ты понимаешь, о чем я?
Нет, я не понимал, по крайней мере, пока не понимал, только смутно о чем-то догадывался.
Не спрашивай, почему, я все равно не сумел бы тебе объяснить, продолжил он, не дожидаясь ответа, но я сразу понял, что ты станешь одним из нас. Есть вещи, которые ловишь на лету, нужно уметь видеть их. Тут требуется наметанный глаз, и у меня он есть. Я уже немолод, скоро мне самому предстоит стать нашим клиентом, и… Ты понимаешь, о чем я, верно?
Да, это я понял.
Люди не подозревают об одном, вновь заговорил он, раздавив безжизненный окурок в пепельнице, что мы больше не боимся их.
Теперь он пристально смотрел на меня неподвижным, мрачным и полным грусти взглядом, какого я никогда раньше не видел.
Тяжело это признавать, но на самом деле мы занимаемся своей работой именно потому, что смерть внушает отвращение и ужас. И единственный способ держать ее в узде — это преследовать ее.
Я не боюсь смерти, Никанор, я боюсь тебя, твоих зубов, твоих укусов, — хотелось сказать мне. Но я не раскрывал рта, задержав дыхание где-то между животом и горлом.
Раздавленный окурок в короткой смертельной агонии испускал последние струйки серого дыма.
Потом старик встал и произнес:
Я решил, что завтра мы отправимся на «вылазку» вместе. Вдвоем, только я и ты. Вот увидишь, все пройдет хорошо, просто замечательно.
И вот мы здесь, в этой синей комнате, увешанной фотографиями и уставленной фарфоровыми безделушками. Похоже на странный музей детского барахла: куда ни глянь, повсюду тряпичные куклы, резиновые зверушки и миниатюрные домики. Целое скопище искусственных глаз молча следит за каждым нашим движением. Это таинственные обитатели особого мира безымянной девочки (то есть имя у нее было, но я его, как обычно, не запомнил), которая, похоже, никогда не покидала свою миниатюрную вселенную, поскольку была прикована к постели поразительным сочетанием самых разнообразных болезней.
Ее мать и две сестры остались за дверью. Еще до нашего приезда они решили, в чем ее будут хоронить: в ногах кровати лежит легкое темное платьице, пахнущее нафталином, вероятно, еще совсем не ношеное. У девочки безмятежное, кроткое выражение лица, она похожа на спокойно спящего маленького ребенка.
Ты готов? — шепчет Никанор, положив руку мне на плечо.
Думаю, да, отвечаю я, но, должно быть, не очень уверенно; у него вырывается вздох, означающий то ли нетерпение, то ли нерешительность.
Она очень симпатичная. Тебе нравится?
Да.
Ну, и что бы ты хотел с ней сделать?
Его вопрос сбивает меня с толку, за все это время я так и не нашел правильного ответа. Я мог бы воспользоваться тем, что видел, работая с Педро: его животные фантазии — такие простые и ясные, их нетрудно сымитировать, достаточно подойти к девочке, осторожно снять с нее халатик, расстегнуть штаны — и вперед, шаг за шагом. Но мне хотелось совершенно другого, думаю, старик тоже прекрасно это понимал.
Укусить, говорю я наконец полушепотом, задержав взгляд на чучелах двух кроликов со странной табличкой в форме сердца, на которой написано: Синьор и синьора Б.
Прости, что?
Я хочу укусить ее. Укусить ее, и услышать, как бьется ее сердце.
Начальник морщит лоб. Я не понимаю смысла этой гримасы: может, он разочарован, или ему просто любопытно, кто знает.
Ну, тогда давай, говорит он, глядя на часы в виде маленькой пластмассовой ветряной мельницы, которые тикают на тумбочке супругов Б. У тебя как минимум десять минут.