Итальянский секретарь
Шрифт:
– И все же, подумайте, Ватсон, каким потрясением это было для столь молодой еще королевы! – заметил Холмс. – Почти всю жизнь прожить в утонченной Европе – и вернуться в страну, которую все ее французские друзья и родственники считают варварской; настолько варварской, что существует особое выражение, означающее, что человека многократно пронзили насквозь, poignarder a l'eccosais – жуткое предвестие преступления, свершившегося на глазах у самой Марии… – Холмс поплотнее закутался в плащ – в купе с открытым окном становилось все холоднее.
– …а также – связующая нить между давнишним преступлением и теми, что мы собираемся расследовать.
Тут я припомнил, как встретили свою смерть Синклер и Маккей, покойные несчастливцы, про которых я почти забыл, пока паровоз, словно машина времени, нес нас с Холмсом через этот бесславный эпизод нашей истории – poignarder a l'eccosais, их закололи по-шотландски. Я подивился про себя: неужели мой друг и вправду полагает, что есть какая-то связь между старинными придворными интригами и нашим сегодняшним делом?
– У вас на лице написан само собой разумеющийся вопрос, Ватсон, – заметил Холмс, и, как всегда, не ошибся. – Верьте мне, на него ответит только время, а пока позвольте мне завершить рассказ… Итак, четыре года Мария довольно успешно лавировала в бурных и зачастую кровавых водах шотландской политики –
– Дорогой мой Холмс, да я ведь и не спорю!
– Нет, говорю я вам! – Несомненно, Холмс обращался ко всему английскому народу – а поскольку английский народ при разговоре не присутствовал, я был для Холмса удовлетворительной заменой. – Убийцы часто клевещут на жертву, чтоб оправдать себя, и гораздо чаще – когда убийство совершается в среде принцев и их слуг! Только представьте себе эту сцену… Холодная мартовская ночь. Мария в тягости, на шестом месяце. Этот ребенок действительно станет не только шотландским королем, но и, что не столь определенно, законным наследником английского престола. Мария зовет придворных дам к себе в покои, расположенные в старейшем крыле Холируд-Хауса, с башней. Чтобы вы не подумали, Ватсон, будто я блуждаю умом, отклонившись от нашего расследования, я добавлю, что это те самые комнаты, которые лишь несколько недель назад был приглашен восстанавливать сэр Алистер Синклер; эти комнаты стояли почти нетронутыми с той самой ночи и по сей день. Запомните этот факт; если он не играет роли, мы можем благополучно вернуться в Лондон, оставив расследование Майкрофту и его удивительным молодым людям. – Холмс махнул рукой в сторону головного и хвостового купе, где располагались означенные молодые люди. – Нет, место действия крайне важно, ведь сколько раз мы с вами наблюдали: особые свойства крови проявляются лишь в том месте, где она пролилась… И вот, именно туда ничего не подозревающая Мария, желая музыки, развлечения, смеха, зовет столь же ничего не подозревающего Риццио; он ужинает с дамами в небольшой, уютной столовой зале королевы, исполняя все, чего от него ждали, – отпускает шуточки (скорее всего, непристойные, в адрес Дарнли), играет на музыкальных инструментах,
– Холмс, – отважился вставить я.
– Должно быть, в наши дни, увидев так сильно израненное тело, мы решили бы, что эти раны нанесла какая-то кошмарная машина…
Внезапно нас обоих швырнуло к задней стенке купе; бурную ночь пронзил скрежет – оглушительный, наводящий ужас; я чуть было не принял этот звук за вопль давно покойной королевы шотландской, настолько увлек меня рассказ Холмса. Похоже, с поездом случилась какая-то беда, и судя по тому, как проскрежетали и замерли на рельсах стальные колеса, как оглушительно просвистел паровоз – беда серьезная. Едва мы уселись обратно, как сноп искр из могучего локомотива осыпал наше купе и то, что было за ним, а откуда-то из окружающей темноты до нас донесся новый, еще более зловещий грохот.
Безо всякого сомнения, это был взрыв, и отнюдь не того рода, что случаются в паровозных котлах.
– Снаряд, Ватсон? – вскричал Холмс.
– Не похоже! Для артиллерии раскат слишком глухой, – отозвался я.
Холмс бросился к окну – поглядеть, что там впереди.
– Значит, бомба – да, глядите, вон там, близ путей!
– А вам не видно, целы ли пути? – спросил я, присоединяясь к нему.
– Целы, кажется… хотя…
Тут мы с Холмсом повернули головы, заметив, что какая-то тень стремительно несется к нашему вагону; но никто из нас не успел и слова сказать, как тень вскочила на подножку нашего купе и неожиданно сильными руками толкнула нас внутрь, так что мы оба потеряли равновесие. Я оказался на полу; Холмса едва не постигла та же участь, но ему удалось упасть на сиденье.
– Умоляю, не высовывайтесь! – раздался голос человека, в котором Холмс перед отъездом из Лондона опознал морского офицера. Виртуозно выругавшись несколько раз, ранее спокойный и учтивый молодой человек выхватил флотский револьвер и захлопнул наше окно. Послышались крики, захрустели по гравию тяжелые сапоги, удаляясь вдоль путей…
Мы только начали приходить в себя, как прогремели выстрелы.
Я быстро достал свой армейский револьвер и решил опять подойти к двери – меня возмутило, что мне и моему достойному другу приказывают сидеть и не высовываться, и кто – щенок в офицерской форме, который даже фронтового пороху не нюхал.
– Подумать только, – бормотал я, взводя курок. – «Военная разведка», тоже мне!
Я уже было дотронулся до задвижки, но тут Холмс вцепился в мою руку с криком:
– Ватсон, берегитесь! – и рванул меня обратно. Он заметил то, чего не видел я: другого молодого человека, еще более возбужденного, чем первый, бледного, с картинно фанатичным лицом. Образ дополняли огненно-рыжая борода и такая же длинная и рыжая всклокоченная шевелюра, но ужаснее всего был огромный жуткий шрам, который изуродовал его правую щеку и омерзительно закрыл правый глаз. Стекло двери купе не выдержало натиска мускулистой руки и острого локтя незнакомца и разлетелось в куски – мы с Холмсом отпрянули, уворачиваясь от летящих в купе осколков.
– Мы знам, чаво вам тута надо! – Юный безумец говорил с сильным шотландским акцентом, и, услышав его слова, я в то же время уловил запах горящего черного пороха. – Не кончать вам больше шотландских патриотов! Зараз спробуйте-ка то, что вы учинили Деннису Маккею!
Мы с Холмсом не успели ни двинуться, ни слова сказать, как молодой человек отпрянул от окна, бросив пред тем в купе какой-то предмет.
Взглянув на пол, мы с Холмсом увидели ужасное – небольшую самодельную бомбу.
Жестянка средних размеров была битком набита зернистым взрывчатым веществом, заткнута и утрамбована чем-то подозрительно похожим на пироксилин, или «бумажный порох», используемый в современной артиллерии для пыжей. Крышка, плотно прикрученная проволокой, была продырявлена посередине, из дырки торчал самодельный запальный шнур.
Холмс издал краткий звук, который даже для него был довольно жалким подобием смеха.
– Жестянка из-под табаку! – воскликнул он, а затем повернулся ко мне. – Бомба в жестянке из-под табаку! Вдвойне смешно, а, Ватсон?
– Совсем не смешно, Холмс! – крикнул я, борясь с желанием схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. – Шнур горит!
Глава IV
Холмс почти небрежно пожал плечами и приблизился к смертоносному устройству.
– Знаете, Ватсон, он, конечно, горит, но этим шотландским националистам есть чему поучиться у своих ирландских кузенов…
Нагнувшись – мне этот жест показался самоубийственно храбрым, – Холмс попросту выдернул шнур из жестянки, бросил на пол и растоптал. Я стоял будто громом пораженный, а Холмс поглядел на меня и разочарованно поморщился:
– Ватсон, только не говорите мне, что вы не узнали запах медленно горящего черного пороха.
Мне вдруг стало стыдно:
– Ну… да. Теперь, когда вы об этом упомянули…