Итальянское каприччио, или Странности любви
Шрифт:
Ленкино раздражение как рукой сняло. Она поняла, что творится сейчас с подругой, и дала ей выплакаться, потом потащила ее к кровати, усадила, села сама рядом и обняла за плечи.
— Дурочка ты моя, мне просто больно за тебя, когда я вижу, как ты за две недели полностью растворилась в Николае, в его проблемах и делах…
— Что же я могу поделать, если влюбилась в него? Ты ведь сама твердила мне, что пока я равнодушна к мужчинам, я — неполноценная женщина. Разве ты не радовалась, что мне понравился Николай? Ты же говорила…
— Ну что ты все: «говорила», «твердила»! Да ради бога! Я и сейчас рада, что тебе с ним хорошо… Но он-то, он, что он думает, как относится к тебе?
— Он тоже…
— Что тоже? Он тебе что-нибудь говорил о своих чувствах?
— Разве об этом нужно говорить? Я и так все понимаю… Он нежный, ласковый, заботливый…
— Заботливый? — перебила ее Ленка. — Потому что укрывает тебя своим ватником? Он что, не чувствует, что от его заботы ты скоро совсем в тень превратишься! Даже зарядку утром перестала делать. Он же видит, когда заходит за нами. Где же тут забота? А нежный — только когда вы целуетесь и тискаетесь, вот и вся нежность!
— Не говори так, Ленка, мне больно слышать такие слова от тебя.
— А кроме меня, тебе никто и не скажет. Да пойми ты, Анька, ты же личность, умница! И вдруг — словно нет тебя, а один только аспирант Николай с довесочком. Ты бы посмотрела на себя со стороны, когда он идет по полю, как подсолнух за солнцем поворачиваешься за ним, и когда он подходит к нам, смотришь такими преданными собачьими глазами, что даже я чувствую себя униженной.
— Разве в любви может быть что-либо унизительное?
— В любви — нет, а в ваших отношениях пока еще ничего не известно. Я прошу тебя, ну просто умоляю: ты же сильная, волевая — будь самой собой, люби, делай что хочешь, но не теряй себя! И не о девичьем пояске я говорю — да развяжи ты его, если уж так невтерпеж, не в нем дело. Дело в твоей личности.
— А может, я чеховская душечка? — слабо улыбнулась Аня.
— Да уж, душечка ниже средней упитанности, с кругами под глазами…
Они посмотрели друг другу в глаза, уперлись зрачками, как когда-то в детстве, когда играли в гляделки, выдержали несколько секунд и расхохотались.
— До чего же я тебя люблю, — бросилась на шею Ленке Аня.
Утром Николай не зашел за девушками, чтобы сопровождать их, как уже завелось, в столовую.
Он появился там, когда все уже сидели за дощатыми столами. С ним был худощавый, неприметный молодой человек.
— Коллеги! — зычным голосом привлек к себе внимание Николай. — С болью в сердце и невыразимой грустью должен сообщить, что вынужден попрощаться с вами.
Столовка буквально взорвалась свистом и криками — Николая успели полюбить за ровный характер, умение без грубости добиться хороших показателей на поле и чувство юмора.
Он поднял руку, требуя тишины, и продолжал:
— Осталось всего десять дней, после чего мы снова встретимся с вами в стенах альма-матер. Давайте расстанемся без рыданий, а главное, — отнесемся с уважением к Владимиру Николаевичу, ассистенту нашей кафедры, который, не побоюсь этого слова, приехал прикрыть амбразуру своим телом. Спасибо за сотрудничество.
— Ишь как шпарит, хитрец, — не удержалась Лена. — Что там у него произошло, интересно?
Аня ничего не ответила — сидела, словно окаменевшая. Николай усадил за свой столик новое начальство, а сам подошел к девушкам, поздоровался, извинился, что не успел заскочить утром — приехал сменщик, надо было устроить его. Аня с Леной молча слушали его, не задавая вопросов.
— Если можно, я зайду вечером, после ужина, и все подробно расскажу, — пообещал он и обратился к Ане: — Ты успела все переписать?
— Да, — упавшим голосом ответила Аня.
— Замечательно, — обрадовался Николай. — Завтра утром я уезжаю, смогу все забрать с собой…
Вечером он пришел к ним в избу. Аня принялась разогревать чай. Лена поднялась и со словами «Пойду к хозяйке» хотела выйти, но Николай попросил ее остаться: разговор по делу, никаких секретов. Ленка взяла английский детектив, предусмотрительно привезенный из дома, уселась в уголочке и уткнулась в книгу.
Николай молча пил чай.
— Ты можешь наконец рассказать, что случилось? — не выдержала Аня. Она с самого появления его в столовой не могла прийти в себя и к вечеру передумала и напридумала не менее шести версий.
— Как тебе сказать… Вечные подводные камни в нашем историческом болоте. Шеф сделал невозможное: пробил мне сменщика, утвердил на парткоме его кандидатуру и срочно велел мне ехать в Москву.
— Но что же все-таки случилось? — не могла понять Аня.
— Помнишь, я говорил тебе, что апробация моя прошла перед самым отъездом на картошку. Тогда накидали мне замечаний, по которым я, собственно, и переделывал здесь автореферат, чтобы успеть с типографией. Вроде все путем. Но тут прорезался у нас на кафедре один стукач, член парткома. Он усмотрел в моей работе криминал и не преминул тут же заварить кашу и у нас, на кафедре, и в парткоме, и в ректорате…
— Что за бред, что там можно усмотреть? Я ведь читала, переписывала — ни разу ничего не царапнуло…
— Тебя не царапнуло, а профессиональный стукач засек очень опасные аллюзии. Нынче у всех стукачей ассоциативный невроз — все ищут ассоциации, аллюзии, подтексты и параллели с диссидентами. Самое забавное в том, что на апробации ничего похожего никто не высказывал. Видимо, попался профессиональный сексот, побоялся раскрыться…
Лена оторвалась от своего детектива:
— Да что ты мочалу тянешь! Можешь толком все объяснить?
— Ну, диссертация посвящена выходу России на международную политическую арену в начале XVII века. В этом событии огромную роль сыграл известный Ане Филарет…
— Ну, положим, я с ним тоже уже познакомилась, — заметила Лена.
— Дай же ему сказать! — не выдержала Аня.
— Да ради бога! У меня здесь поинтереснее вашего, — ответила Ленка и вернулась в туманный Лондон, где элегантный сэр Майкл и очаровательная леди Джейн вяло предавались любовным утехам в огромной викторианской спальне, по ходу дела убеждаясь в том, что он — гомосексуалист, а она — лесбиянка.