Итальянское каприччио, или Странности любви
Шрифт:
— Я, кажется, мешаю вам, отвлекаю? — спросил Николай.
— Нет-нет, нисколько. Я уже закончила… Пойду помогу Ленке, а то можем и опоздать, — пояснила Аня и уже с крыльца крикнула: — Не уходите, сейчас будет обещанный чай!
Она вошла в избу и опешила: Лена сидела за столом и быстро надписывала какой-то конверт. На столе стоял горячий чайник и глубокая тарелка с пирожками.
— Что сей сон означает? — удивилась Аня.
— Хозяйка принесла чайник и пирожки с капустой.
— Я не о том. Когда ты успела написать письмо?
— А я и не писала его.
— Так что же ты конверт надписываешь? Кому?
— Анька, ты тупая или прикидываешься? — рассердилась Лена. — Письмо я напишу вечером, разумеется, Витьке, а конверт пусть лежит здесь, на столе, на видном месте. Потом все поймешь. Зови Николая.
Лена вложила вчетверо сложенный лист чистой бумаги в конверт, лизнула его и заклеила. Аня ничего не поняла, пожала плечами и вышла на крыльцо звать Николая…
За чаем и пирожками, которые оказались на редкость вкусными, как-то незаметно перешли на «ты». Конверт лежал на столе, не привлекая внимания. Лена незаметным движением скинула его на пол. Николай встал, поднял конверт и положил на стол.
— Спасибо, — поблагодарила Лена, — а то я могла забыть о нем.
— Не успела приехать — уже письма пишешь, — улыбнулся Николай.
— Так оно еще дня четыре до Москвы телепаться будет, а мой Витенька к тому времени успеет соскучиться.
— Кто такой Витенька?
— Ну-у… в прежние времена сказали бы возлюбленный, а сейчас такое определение звучит несколько архаично, но по сути так оно и есть. Бой-френд, если перевести на современный язык, — наставительным тоном ответила Лена.
— Похвальная верность, — заметил Николай, допивая чай.
Аня готова была кинуться с кулаками на Ленку за разыгранную инсценировку, но сдержалась. Они еще немного поболтали, собрались и, прихватив все необходимое, отправились в поле. Лена демонстративно сунула «письмо» в карман куртки.
— На обратном пути заскочу в правление колхоза, там есть почтовый ящик, — весело сказала она.
…Вечером Аня с Леной долго объяснялись и по поводу внезапного исчезновения Лены как раз в момент прихода Николая, и по поводу странного конверта.
— Ты пойми, я хочу, чтобы никаких фантазий относительно меня у Николая не было. Тем более что ты все еще сомневаешься в его внимании к тебе, а не ко мне.
— Давай разберемся, — предложила Аня. — Либо фантазия, либо его привлекла я. Одно из двух.
— Боже мой, какой же ты у меня еще ребенок. Нет одного из двух, нет противоречия. Вот смотри, сидят две девушки и читают. Одна интересная, серьезная, и книжка у нее серьезная, а другая смазливая, и в руках у нее детектив, и еще она так свысока поправила его, мол, не мегера, а меджера, деревня… Обидно чуваку. Улавливаешь психологическую ситуацию? С тобой интересней, а со мной за «меджера» надо поквитаться. И тут я просто и непринужденно подаю ему сигнал: порт приписки Витя.
— Ну, знаешь, твои объяснения похожи на плохую игру, в которой я не хочу участвовать.
— Ты и не участвуешь, сердитая моя. Я отвечаю за свои поступки, так что ты тут ни при чем.
— Все равно, дурной тон.
— Ох какие мы утонченные! Да не такой уж он рафинированный интеллигент, чтобы тебе так сокрушаться из-за дурного тона. Аспирант из Тетюшей…
— Не смей так говорить! — Аня почувствовала, что краснеет. Ее охватило странное чувство. Если бы с ней была не Лена, она бы решила, что это злость. Но неужели она разозлилась на Ленку? А чего она лезет, кто ее просит? Белыми нитками ведь все шито, любой мало-мальски сообразительный человек догадается, и получится еще хуже… Аня, которая третий день не могла в себе разобраться, вернее, всячески уходила от этого, вдруг отчетливо и ясно поняла — она влюблена…
Она встала и подошла к окну, отодвинула вышитую занавесочку и уставилась невидяще в темноту деревенской ночной улицы.
Тихонько подошла Лена, обняла ее за плечи, прижалась, и вдруг словно что-то прорвало внутри у Ани — она зашептала прерывисто:
— Я не знаю… ты прости… но я хочу, чтобы ты правильно меня поняла… Он мне нравится… может быть, даже я просто влюбилась, хотя мне порой кажется… впрочем…
— Анька! — закричала Лена. — Наконец-то я слышу речь нормальной бабы! Только я все просекла раньше тебя, ясно?
Лена потерлась щекой о щеку подруги.
— Ты хоть и спринтер, но жуткий тугодум, я быстрее тебя соображаю. — Лена принялась тормошить Аню, потом резко отстранила ее и очень серьезно сказала: — Только ты имей в виду, что он рационалист.
— Что ты хочешь сказать?
— Точнее, прагматик, — не ответила на прямой вопрос Лена.
— Поверь мне, у меня глаз — рентген, а кроме того, бабья интуиция. Так что крути роман, благословляю, но будь осторожна.
— По-моему, интуиция — это информация плюс анализ ситуации, — глубокомысленно изрекла Аня. — А у тебя о нем никакой информации.
— А вот и есть у меня информация!
— Откуда? Кто тебе мог сказать?
— Помнишь, на первом сборе он сказал: «На картошке все холостые»?
— Ну и что? Обычная шутка, хоть и не очень удачная.
— Хорошо, пусть так. А теперь давай считать: он пять лет учился в институте да год в аспирантуре. Что же, за шесть лет ни в кого не влюбился? И никого у него нет? А почему до сих пор не женился? Скорее всего у него все расписано, все по плану — сначала аспирантура, диссертация, научная карьера или там еще что… Я знаю таких ребят. У них все по полочкам заранее разложено. Помнишь его тетрадочку, где он всех нас расписал по факультетам, по избам, по вагонам? Вот чего я смертельно боюсь. Потому и говорю тебе, чтобы ты держала ушки на макушке, хоть и до смерти рада за тебя.
Они легли спать.
Лена немного покрутилась и затихла. От нее шло приятное живое тепло. Аня подумала, что и сама сейчас уснет, но сон куда-то испарился. Она попыталась заняться аутотренингом — «расслабляются кончики пальцев, расслабляются кисти, тепло поднимается вверх по мышцам…» Пустое дело… Она повернулась на бок и принялась привычно анализировать, или, как говорила Ленка, занялась самокопанием.
Значит, она влюблена…
Если быть честной с самой собой, то впервые. Не считать же в самом деле ее влюбленности в тренера, который работал на сборах с другой группой, — он был раза в три старше ее, седой, загорелый, с фигурой Аполлона и недосягаем как Бог. Она вспомнила, как замирало у нее сердце, когда он тренировал высокую светловолосую бегунью, прикасался к ней, шел с ней в столовку, разговаривал… Аня улыбнулась. А потом целые три недели ей очень нравился Витькин однокурсник, которого Лена усиленно ей сватала, потому что «так будет здорово — всегда вместе: и дома, и в школе, и все свободное время». Ее аргумент при всей своей привлекательности разлетелся в пух и прах при первом же серьезном разговоре с парнем, имени которого Аня сейчас никак не могла вспомнить. Разоткровенничавшись, он изложил ей свою программу-максимум: сейчас он секретарь комсомольского бюро курса, на будущий год станет членом комитета комсомола института, чтобы до окончания его вступить в партию, потому что это самый верный путь как можно скорее выехать за рубеж, а сейчас можно и пострадать на всяких собраниях и президиумах…