Итальянское каприччио, или Странности любви
Шрифт:
— Я полагаю, что до того, как стать Сарой Бернар, Наташа еще не раз произнесет «кушать подано», а перемены в спорте у тебя придут. Ты их почувствуешь, как только перестанешь ограничивать себя одним спортом…
— А чем заняться?
— Ты как-то говорила, что у вас в школе есть очень интересный исторический кружок или что-то в подобном роде.
— Есть. Только называется не кружок, а «Общество юных историков». Но, во-первых, там занимается элита, высшее общество…
— Какая еще элита? — усмехнулся отец.
— Ну-у… они все такие важные… Да не в том дело, просто у меня не остается времени ходить туда, к тому же там надо писать всякие рефераты, а я даже не знаю, с чем их едят.
— Ты свалила все в одну кучу. Давай-ка разберемся. Ну важные — и важные. Бог с ними. Ты и сама у нас важная — с твоими показателями в беге можно и возгордиться. Ходить в это общество тебе некогда — ну и опять же бог с ним. А вот твой интерес к истории я постараюсь чуть-чуть подогреть.
— Ой, папочка, как ты все лихо разложил по полочкам!
— На то я и папа, а не твой ребенок, чтобы в чем-то разобраться лучше тебя.
— Прямо сейчас начнешь подогревать? — засмеялась Аня, прижалась к отцу и затихла. Волна нежности захлестнула ее, и глаза неожиданно налились слезами. Ей показалось, что от ее растерянности не осталось и следа, наоборот, она была под защитой, в нее верили, ей помогали…
Отец с дочерью помолчали, наслаждаясь мгновением полного единения.
Наконец Андрей Иванович отстранил от себя Аню и спросил:
— Вот скажи мне, ребенок, коль скоро вы уже, так сказать, проштудировали «Слово о полку Игореве», что ты думаешь о нем?
— Понятно — пошел подогрев, да?
— Отцепись, Аня. Просто хочу побеседовать с тобой. Так что ты ответишь на мой вопрос?
— Ну-у… это поэтический призыв к единению Руси перед нашествием половцев…
— Ой, не надо, не надо, избавь! — замахал руками отец. — И кто же вас так просветил?
— Учебник и наш Александр Степанович, — развела руками Аня.
— М-да… Лихо. Значит, и автору учебника, вашему учителю все ясно. Удивительно! А я вот увлечен «Словом», более десяти лет занимаюсь им и пришел к убеждению, что оно одно из самых загадочных явлений в русской литературе, я бы сказал — одна сплошная тайна.
— Тайна? — спросила Аня, вспоминая все, что рассказывал отец в прежние времена о «Слове». — Потому что автор до сих пор не известен, да?
— Совершенно верно. Хотя это далеко не единственная тайна. Вот, представь себе автора поэмы — молодой, красивый.
— Постой, ты же сказал, что никто не знает, кто автор, с чего же ты взял, что он молодой? — спросила Аня.
— Видишь ли, достаточно хоть раз прочитать «Слово», чтобы понять: так мог написать не просто гениальный поэт, но молодой поэт. Знаешь, сколько было Пушкину лет, когда он начал своего «Онегина»?
— Сколько?
— Двадцать четыре года! А «Бориса Годунова» создал двадцатишестилетний поэт. Два самых блистательных поэтических творений. Помнишь строчки: «Печальный демон, дух изгнанья»?
— Из «Демона»?
— Да. Эти строчки Лермонтов написал в четырнадцать лет, а в двадцать лет он пишет «Маскарад». А теперь скажи, можно ли предположить, что «Слово» писал седой воин, вспоминающий на досуге былое?
— Ты говоришь так убедительно, папа…
— Так вот, молодой, красивый, смелый, талантливый, всеобщий любимец в дружине князя Игоря — и вдруг исчезает бесследно: ни следов его произведений, ни простого упоминания его имени. Княжеские летописцы отмечают в своих летописях всякую мелочь, вплоть до бытовых, а о гениальном поэте — гробовое молчание. Может, и правда — гробовое? Может, его убили?
— В бою с половцами?
— Подумай, как бы он тогда в «Слове» описал этот бой? Нет, он мог написать свою поэму только после возвращения домой из плена.
— Ты считаешь, что он попал вместе с князем Игорем в плен?
— Тогда, потерпев поражение, почти все оставшиеся в живых дружинники и воины князя попали в плен.
— Получается, что молодой, красивый, талантливый дружинник вернулся из плена, а его убили?
— Не знаю. И никто не знает, хотя и много написано о нем. Для меня тут кроется не только загадка, но и вопрос: не был ли он первым в длинном списке убиенных на Руси поэтов? Рядом с Пушкиным, Лермонтовым, Грибоедовым, Есениным, Маяковским, Мандельштамом, Цветаевой…
— Есенина, Маяковского, Цветаеву не убивали — они сами… — замотала головой Аня.
— Девочка моя, ты говоришь всего лишь о технике, механизме убийства. Грибоедова тоже ведь не своими руками убивали, но как ни крути — убийство…
В тот вечер они засиделись допоздна, и когда пришла мама, она присоединилась к ним.
Укладываясь спать, Аня прихватила маленький томик со «Словом» и еще долго перечитывала его, удивляясь собственным открытиям в, казалось бы, знакомом тексте…
Весь следующий день Аня крутила в голове вчерашний разговор с отцом, а вечером, едва дождавшись, когда он придет с работы, потащила его в свою комнату, усадила и забросала вопросами.
Отец был явно доволен и охотно отвечал, одновременно сам подкидывал новые идеи, словно специально интригуя, стимулируя и поощряя дочь.
— Папа, скажи, битва при реке Каяле, где разгромили дружину Игоря, как-то связана со словом «каяться»?
— Ты хочешь сказать, что от названия реки произошел глагол «каяться»?
— Ну да, ведь каялся же князь, что пошел в этот поход. Разве не так?
— По-моему, чисто формальное сходство слов, просто по созвучию, — ответил отец.
— Как жаль… А так красиво получается…
— Не расстраивайся, в истории много возможного…
— И невозможного, — перебила отца Аня.
— Совершенно верно, огромный простор для выбора. Вот, — указал он рукой, — сорок веков смотрят на тебя с наших книжных полок!
— Ой, папа, неужели ты прямо сейчас такое придумал?
— Нет, не я. Более полутора веков назад так сказал Наполеон, воодушевляя свою армию в Египетском походе: «Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид!»
— Красиво…
С того дня окружающий мир для Ани стал приобретать новые краски. Ей казалось, что у нее открылось второе дыхание, так знакомое по спорту. Даже в отношениях с подругами все возвращалось на прежние, привычные места.