ИТУ-ТАЙ

Коробейщиков Андрей Витальевич

– Ты знаешь, у тебя очень заботливый отец, и он во многом оказал-ся прав.

Мимо их столика прошла шумная компания подвыпивших сту-дентов. Они галдели, пили бутылочное пиво, и все как один искоса посматривали на Ольгу.

– В чем же дело? – взгляд Ольги был сосредоточен лишь на Мак-симе.

– В том… что у нас с. тобой… нет будущего. Вернее, у наших с тобой отношений. Мы должны основательно взвесить свои чувства в от-ношении друг друга и сделать соответствующие выводы.

– Какие выводы? Ты имеешь в виду вывод, который уже сделал за нас мой папа? Ну, говори, не стесняйся. Я ведь таю, как он умеет убеждать. Вот и тебя… убедил. Или купил?

Максим смутился и, пожав плечами, отрицательно покачал головой: ~ Нет, он меня не купил, хотя да – предлагал откупного… Тут дело совсем в другом, совсем. Я просто многое понял, а он лишь поддер-жал мои сомнения. Мы… должны расстаться!

– Почему? – Ольга почти прокричала это слово. Несколько чело-век за соседними столиками повернули головы в их сторону. – Почему? Почему? Почему? Ты можешь мне все, что вразумительно объяс-нить? Можешь? Папа устроил мне настоящую травлю, Вадик ведет себя как кретин: умоляет, убеждает, угрожает. И вот теперь ты. Что случилось? Почему все вдруг засуетились? Я ведь не прошу у тебя многого. Разве я говорила о чем-то большем, чем наши встречи? Тог-да, в чем дело? В отце? В Вадике? Во мне?

– Во мне, – жестко оборвал ее Максим и, сняв очки, пристально посмотрел ей в глаза.

– В тебе? Объясни, пожалуйста, будь добр.

Максим глубоко вздохнул, словно собираясь выполнить неприят-ную процедуру.

– Ольга! Во-первых, у тебя есть потенциальный муж. Это важно! Второе, ты и я, мы оба находимся сейчас под впечатлением той детс-кой привязанности, которая возникла между нами десять лет назад. Ты приехала из Москвы, сюда, в этот богом забытый город и встрети-ла меня. Но детство – это детство. Сейчас все по-другому. Тебе угото-вано более достойное будущее. Посмотри на меня, кто я такой? Да никто! Мое будущее размыто и неясно. Вот твой отец это хорошо понимает. И рушить из-за меня уже сформировавшиеся отношения с этим, с Вадимом, просто глупо.

Ольга усмехнулась и отвернулась, наблюдая рассеянно за автомо-бильным потоком, текущим по проспекту.

– Да, Макс, детство – это детство. Но вот этот Вадик никогда бы не пошел ночью в лес, чтобы найти для меня несуществующий цветок, тем более под угрозой отчисления из школы. Как мне все это надое-ло, господи, кто бы только это знал…

Они опять долго сидели молча. Ольга смотрела на проспект, а Максим на нее, не зная, как сказать ей главное, в какие спета облечь это странное признание.

– Оль, я… Ты меня просто не поняла. Я не все тебе сказал. Ты… ведь действительно ничего обо мне не знаешь. Ничего… – сказал он с отчаянием и замолчал, рассматривая небо на горизонте.

Издалека на город надвигалась огромная мрачная туча, тяжелая, словно набухшая от темной воды перина. Максим чувствован, что Ольга снова повернулась и теперь смотрит на него, ожидая продол-жения.

– Что я должна знать о тебе, что может помешан, нашим с тобой отношениям? Ты женат? Голубой? Наркоман? Псих? Что? Скажи мне, чего ты так боишься в себе?

Максим невесело усмехнулся. "Если бы ты знала, как точно попала в цепь. Именно псих! Именно боюсь в себе…". В памяти тут же шевельнулись и ожили жуткие воспоминания прошедшей ночи. Сны, крик, судороги, жар… Хотелось рассказать ей все, чтобы не держать в себе эту тяжесть. Но как это будет выглядеть? "А, плевать".

– Хорошо. Я расскажу тебе. Ты почти угадала, даже не почти, – уга-дала. У меня очень серьезные проблемы с психикой. Да– да, не смотри на меня так. Ты хотела узнать, чего я боюсь и себе? Я и сам не знаю. Но это уничтожает меня день за днем, вернее ночь за ночью, и у меня уже просто нет больше сил, чтобы противостоять этому давлению.

Ольга смотрела на него удивленно, пытаясь, очевидно, понять: шутит он или говорит всерьез. Но назад пути уже не было, и Максим продолжал, чувствуя, что уже не может остановиться:

– Вот вижу твой недоверчивый взгляд и понимаю, что ты мне не веришь. Но это уже не имеет значения. Можешь думать, что я это все выдумал как дополнительный предлог для нашего разрыва. Это неважно. Сейчас уже неважно для меня, потому что мне никто не верит. Никто. Представляю, какой бы был у тебя взгляд, если бы ты хоть один раз увидела, как я мечусь ночью по квартире, сдерживая стон, вырвавшись из объятий очередного кошмара. Как я кричу в ужасе от очередного Наваждения или рычу, словно зверь, стараясь подавить боль мышечных спазмов после очередного "выворота". Что, впечатляет? Это не фантазии, это реальность. Со мной что-то про-исходит, что-то очень страшное. И я не хочу, чтобы эти кошмары стали частью твоей жизни.

Он замолчал, наблюдая за реакцией Ольги (растерянность, недо-верие, страх), потом закрыл глаза и откинулся на жесткую спинку стула, скрестив на груди дрожащие руки.

– Макс, – позвала она робко, спустя несколько минут.

Но он продолжал сидеть, погруженный и темноту своего мира, зак-рытого ставнями век, ожидая, что она встанет и уйдет, не задавая глу-пых и лишних вопросов.

– Ты все это нарочно придумал, да? Для меня? "Не верит! Не верит! Не верит!".

– Нет, – хрипло прошептал он. – Все правда.

На окраине города, уже совсем недалеко, громыхнул гром, похожий на кашель гигантского старика. Солнце скрылось за набежавшие ро-зовые облака, подул прохладный, пахнущий близким дождем, ветер.

– Если ты не хочешь меня видеть, что ж… это твое дело. Но я хочу, чтобы знал – ты единственный человек, которого я… которому я была безумно рада за все последние десять лет. А твои проблемы, по-мое-му, слишком надуманны, если они вообще существуют. В чем я, от-кровенно говоря, очень сомневаюсь. В любом случае, я тебе тоже не верю теперь. Прощай…

Максим слышал, как она встала, отодвинув стул, взяла со стола свою сумочку и вышла из кафе. Звук ее шагов был слышен еще не-сколько секунд, затем он затерялся в шуме толпы. Ковров сидел, не открывая глаз, чувствуя внутри сложную смесь горечи и облегчения. Через мгновение на щеку ему упала тяжелая прохладная капля, за-тем еще одна и еще…

Дождь хлестал город упругими струями воды, но лишь один чело-век не пытался избежать этого стихийного буйства. Он сидел непод-вижно под промокшим двухцветным зонтом, будто заснув. А дождь вселил и лил…