Иудей
Шрифт:
Власть о христианах пока совсем забыла. Но им самим казалось, что они очень страшны старому миру, и это поднимало их в собственных глазах и давало силы переносить невзгоды.
Собрались для обычной молитвы у старого Лина. Он был уже епископом. Должность эта тяготила старика, но надо же кому-нибудь пасти стадо Господне… Очень уставал он от всякого рода посланий, которые направлялись к нему, как главе общины, со всех сторон от авторов иногда известных, но ещё чаще совершенно никому неведомых, но скрывающихся под известными именами.
— На этой неделе было мне послание из Эфеса, озаглавленное «Проповедь Петра», — открыв собрание
Так как все это повторялось уже много раз и на всякие лады, то скулы верных сводило зевотой и попытки настроиться на умилённый лад не удавались. Всякий уходил в свои думы, в свои заботы, а если даже что и казалось кому не так, то просто надоело спорить, всякий знал, что скажет другой. И потому все были довольны, когда чтение произведения неизвестного автора, прикрывшегося для усиления впечатления именем Петра, было кончено, и оживились.
— А теперь, братия, — набожно пряча свиток в скрыньку, проговорил Лин, — нам надо обсудить одно дело. Эприй Крисп просится в диаконы — что вы на это скажете?
— Да что же сказать? — раздались голоса. — Диакона нужно, а других нету. Раньше он надоедал всем своими видениями да откровениями, а теперь как будто все это бросил. Он не двуязычен, не пьяница, как будто не корыстолюбив. Можно и поставить. И сказать, что, если будет вести себя добропорядочно, то со временем и повышение дадим…
— Смотрите, братия, не ошибиться бы, — сказал Пуд. — Вы говорите: видения. Недели две тому назад я зашёл как-то к нему, плащ починить надо было, а он сидит это за работой, смотрит вверх и меня будто не видит. А потом вроде как очнулся: я, говорит, похищен был на седьмое небо и было мне-де откровение, а какое, я рассказать не смею… Надо бы указать ему, да построже, что нехорошо так возносить себя…
— А может, и в самом деле ему видение было? — сказала остроносая, которая страшно любила все чудесное.
— Да что он за святой такой выискался? — раздались недовольные голоса. — Почему ему бывают видения, а другим не бывают? А бабёнки, которые поглупее, бегают к нему, носят ему всего, а он пользуется. По-моему, надо бы ему приказать исправиться и не баловать… Опять же и дети его озорники. Нет, это пример будет плохой. Ему, конечно, лестно диаконом-то заделаться, да церкви-то хорошо ли будет?
Лин тоскливо слушал: мельчали люди по церквам!.. Не было уже прежнего одушевления и восторга. Устали ждать пришествия Сына Божия. Перестали ревновать Господу. Великие учители говорили, что постепенно все исполнится божественной силы и Бог будет во всем, но, когда смотрел Лин вокруг, он не видел работы мельниц Господних и, грусть теснила старое сердце…
Лука, постаревший и притихший ещё больше, тоже стоял душой от всего в стороне. Он все переделывал и переписывал своё писание об Иисусе, Сыне Божием. Теперь, не слушая, он думал о беседе с неизвестным стариком, который пришёл в Рим из Азии: чудно стали говорить там о Мессии! Учат теперь, что он будто и раньше рождения принимал участие в делах человеческих — будто это Он был скалой, из которой Моисей жезлом своим чудесно извлёк воду для иудеев… И крепко порицал старик — он, видимо,
И вдруг дверь широко распахнулась и, внося с собой запах летнего дождя, в горницу вошла Миррена. За ней следовал нагруженный всякими узлами Салам.
— Маран ата, — ласково приветствовала она всех.
Все весело ответили ей. Она была ревностна ко Господу, много помогала неимущим и всех наставляла в жизни праведной. От усердия она даже похудела немного и озабочены были её глаза милые. По простоте она часто путалась в учении спасения, непонятные места сердили её, но это нисколько не мешало ей с полным усердием проповедовать его всем, а в особенности Язону. Он изнемогал от этого постоянного напора своей лесной нимфы и часто уходил от неё подальше. Его жгло и мучило воспоминание о Беренике, и иногда он даже раскаивался, что бежал так от неё. Часто бывал он теперь раздражён и уходил тогда к Филету и долго беседовал с ним…
В последнее время у него стали пропадать книги. Только недавно купил он у Созиев на Форуме в подарок Филету прекрасный список «О природе вещей» Лукреция, но список тоже сейчас же исчез. Вслед за ним пропал без следа очень старый, редкий и дорогой список Ферокида Сиросского, этот яркий и дикий бред о таинственной орфике, то есть учении Орфея о происхождении мира и предписания его человеку, как спастись от пут земной жизни. Написана эта книга была более пятисот лет тому назад, и Язон с большим трудом достал её. Пропадали и другие книги. И было непонятно, кто этот вор и зачем он все эти книги без всякого разбора таскает…
Миррена ласково разговаривала с верными. По своему общественному положению она могла бы занимать в общине первое место, но она очень стыдилась и богатств своих, а в особенности того, что никак не может она обратить к Господу мужа своего, и потому была особенно скромна и приветлива со всеми. Она вручила деньги для бедных Лину, передала тёплое одеяние вдовицам, которые учили ребят и ухаживали за недугующими, справилась о здоровье умирающего диакона Симеона. И вдруг заметила чуть тлеющий очаг.
— Ах, как это хорошо! — радостно сказала она. — Я опять принесла несколько поганых языческих писаний — вот сейчас и сожжём их во славу Божию…
Она достала из узла и прекрасное издание Лукреция, и старый, полуистлевший список Ферокида, и сочинение Амафания, первый труд на латинском языке, написанный эпикурейцами, и много всякого другого и торопливо направилась к очагу.
— Да ты погодила бы, милая, — сказал Лука, рассматривавший один из её списков. — Оставь их мне переглядеть: если что будет нехорошего, неполезного, я сожгу… А может, что и хорошее попадётся…
Она с удивлением посмотрела на него.
— Нет, ничего хорошего тут быть не может… — сказала Миррена. — И если бы вы знали, сколько всего этого собрано у нас, а в особенности в Тауромениуме!.. Раз у нас есть слово Божие, на что нужны нам словеса сатанинские?
И на углях, уже прикрывшихся серебристым пеплом, задымилась книга Лукреция. Когда огоньки охватили её, на неё легла «Орфика», а там и другие. Лука торопливо просматривал большое рукописание, в заглавии которого стояло «Из книг Сивиллиных»: