Ива-иволга
Шрифт:
Даже поддатый Лёнчик танцевал не меньше остальных, а Ленка переходящим синим вымпелом то с ним, то с Саней, то с Серым. Синтетическая ткань забилась между ног, узбекские шаровары, а не подол. Поочерёдно две пары «Монтан» и одни «Вранглеры» упруго тёрлись о Ленкин живот и переднюю часть бёдер. Джинсовые картонные ширинки давили, а она наелась до краёв, да и платье жалко, затяжки будут. Кураж прошёл, в ушах шум, а не «Take on me, take on me», в глазах плывёт и сладко подкатывает к горлу тошнота.
С Лёнчиком и Саней танцевать приспособилась сразу. Закидывала руки им на шею не в целях пообниматься, а чтобы не упасть, укладывала голову на острое
С Серым танцевать сложнее, уложиться невозможно, Ленка не дотягивалась. Держаться за его шею слишком высоко, руки быстро затекают и изнурённо сползают вниз. Он сам нашёл выход, одной ладонью плотно обхватил её спину, другой прижал пальчики к своей ключице. Тут же и лицо Ленкино разместилось, и лбом и носом упираясь в голубой батник. Прильнула всем телом и висела безвольной куклой.
Серый легко оторвал её от пола, она глупо хихикнула, подняла голову и наткнулась на странную зелёную физиономию, которая тут же пропала. Через мгновенье хищно-красная нечеловеческая морда смотрела на неё и лыбилась. Миг, и мертвецки синяя не сводит глаз, того и гляди рявкнет загробным голосом «Отдай моё сердце»!
К традиционной молодёжной забаве «бутылочка» Ленка почти спала. Игра по тем временам любимая. Хоть и женихались и целовались напропалую, но кто знает какие страсти в ком таятся? Два конца стеклянной бутылки могли демократично совместить несовместимое: скромнягу с первой красавицей, местного Алена Делона с самой замухрышистой девчонкой. Деваться некуда – вставай и целуйся при всех.
Разместились по-узбекски на полу. Ленка поджала под себя ноги, сложила руки под грудью, одной подпёрла подбородок. Потихонечку раскачивалась взад-вперёд, чтобы не уснуть. В круг даже не смотрела, кто там с кем не видела. Когда чей-то голос сказал шутливо: «Давай, Саня, в засос», она и не поняла.
– Лен, – подтолкнула сидящая рядом татарочка Альфия, одноклассница мальчишек. – Спишь, что ли?
– Не, нормально.
Поднялась, опираясь на Лёнькино плечо. Напротив Саня стоит, усмехается на одну сторону, глаза щурит, волнистые волосы чуть ниже уха, языком лениво прошёлся по губам. Тогда слово «сексуальный» не употребляли, уже много позже Ленка часто думала, что сексуальнее Сани в жизни никого не видела. Недаром на нём девчонки висли.
Вполне возможно, будь она трезвая, отнеслась бы к этому трепетно. Как юная барышня до старости лелеет воспоминания о ласках лихого гусара, так и Ленка могла. Но у неё сладость первого поцелуя смазалась портвейном, маринованными овощами и полукопчёной колбасой. Эта мешанина в обоих ртах вызывала рвотный рефлекс, да и партнёр увлёкся. Придерживал Ленкину голову ладонями, мягко захватил губы, язык его вовсю шарился по её нёбу. Она же думала: только бы не стошнило.
– Хорош, Саня, – с недовольством сказал Серый.
Ленка, наконец, вырвалась из плена, отошла в сторонку и прислонилась к косяку. Эмоций ноль, одна дурнота и губы пельменями. Сверху вниз туманно смотрела за игрой, отстранённо подумала «Почему Саня?», но тут же об этом забыла. Серый с Альфиёй поднялись исполнить поцелуйное «па», а она почувствовала: всё, больше не могу. Первым приливом пришло «лечо», Ленка прилепила ко рту ладошку, развернулась и поплелась во двор. На выходе её догнал Лёнчик, заглянул в лицо, сказал «Б-бли-ин…» и поволок наружу. Слава КПСС, успели! Новогоднее меню выстреливало в бетонированную уличную колонку, желудок стремился туда же. Лёнчик пригнул Ленку за шею, держал крепко и сам склонился рядом, повторяя:
– Ещё, ещё, Лен.
– Н-не могу.
– Можешь. Два пальца в рот. Толкай глубже.
– Н-не….
– Ну!.. Кому сказал!
Ленка послушно запихнула руку чуть ли не по локоть. Обеспокоенная мысль «Платье бы не испачкать» родилась вовремя, но вертелась безрезультатно, руки заняты животом и горлом. Зато откуда ни возьмись появился кто-то третий, накинул на неё большую куртку и скрутил в гусеницу злосчастный подол. Белка, хорошенькая дворняга, вертелась у ног, подвизгивала, заискивающе виляла хвостом, но положенной ласки не дождалась.
Когда всё закончилось, Ленка умылась ледяной водой, напилась и с тоской подумала остатками мозга: Позор на всю Европу! Пацаны, все трое, о чём-то переругивались. Она не слушала, хотела одного – спать. И уснула прямо во дворе под виноградником, так ей казалось. Стоя.
Проснулась на кровати Саниных родителей в трусиках, лифчике и колготках, заботливо укрытая одеялом. Справа, под этим же одеялом, Машка, а поверх него с другой стороны Саня в трусах и рубашке. Левую ногу по-хозяйски закинул на Ленку, рука покоится на её груди. Она обмерла. Ничего себе! Вот это номер!
Суетливо начала перебирать минувшую ночь, но, как ни напрягалась, ничего из ряда вон припомнить не могла. Хотя…. Там всё было из ряда вон, даже хуже. Её грандиозное подпитие никакому описанию не поддавалось. Не просто хватила лишку, напилась в стельку как самый последний подзаборный ханурик. Стовосьмая!
Добро бы, если все такие же, тогда не так страшно. «А платье-то где? И время сколько? Родители не приехали? Убраться надо, свинарник кругом, наверное». Соображала нормально и похмельем не страдала, ночью выполоскало дочиста, только во рту и кисло и мерзко. Попробовала вылезти, руку Санину скинула, однако нога его весила центнер и с места не сдвинулась. Ленка поелозила под одеялом, от чего капроновые колготки противно закололи. Плечом аккуратно Саню двинула, тот что-то сонно промычал, обдав причудливой смесью запахов, и снова накрыл её тяжеленной ручищей. Она повернулась на другой бок и выползла через Машку, та и не шелохнулась.
Босиком на цыпочках ступила на холодный линолеум. Сдёрнула с двери тёть Люсин халат, натянула и отправилась искать платье, на ходу застёгивая пуговицы. Тишина спящего дома разбавлялась настойчивым мяуканьем кошки. Ленка прошла на веранду, животина крутилась у двери и просилась во двор. Выпустила, кошка юркнула в щель на крытое крыльцо, с улицы дохнуло морозно. Ленка огляделась – всё чисто, столы сложены и придвинуты к стене, на них расстелены полотенчики. Вымытая посуда высится горами и поблёскивает глянцевыми донышками тарелок, солнечные лучи затейливо играют фиолетово-жёлтым на резных узорах хрусталя. На полу ничего не валяется, даже кто-то протёр его и аккуратно сложил тряпку у входной двери.