Иван Безуглов

Кенжеев Бахыт Шкуруллаевич

В последний раз улыбчивые стюардессы подали перекусить, и Таня машинально положила в сумочку пакетик масла, упаковку французского сыра и аппетитное румяное яблоко. Эти крошечные сувениры она собиралась отдать соседям по лестничной клетке, небогатой семье с тремя детьми. То же самое сделали и Света с Федором.

– Ничего, - усмехнулся заметивший это Иван, - мы еще вытащим Россию из трясины, мы добьемся того, что она снова встанет в первые ряды мировых держав...

За неделю в Канаде он не только многому научился, но и получил от Верлена заверения в том, что швейное совместное предприятие будет создано в ближайшие дни, когда Поль снова, по пути в Гонконг, остановится на два дня в Москве. Ну и, разумеется, Ивану прибавлял уверенности в себе и прочный стеклопластиковый атташе-кейс, который он всю дорогу держал на коленях вместо своего любимого лэптопа. Аккредитив

на оконное стекло и медвежьи шкуры тоже лежал у него в бумажнике, обещая в ближайшем будущем едва ли не вдвое увеличить валютный капитал фирмы. Отчего же его сердце словно томили тяжелые предчувствия? Или виною было присутствие в том же самолете Анны и Татаринова? В Амстердаме, где они провели ночь в прекрасной гостинице, оплаченной авиалинией, стало окончательно ясно, что жизненные пути президента фирмы и кинозвезды, видимо, уже никогда не сойдутся вновь. Вызвав его на прогулку без свидетелей, Анна держалась с нарочитой холодностью, и только под конец напомнила, что будет ждать от него окончательного решения через два-три дня в Москве. А Таня, зная, что Иван теперь навсегда останется с нею, перестала ревновать и вся лучилась счастьем, когда Иван, вернувшись в гостиницу, еще раз сказал, что любит ее. Видимо, свадьба Ивана Безуглова и его секретаря-референта была не за горами, и Таня даже вскользь говорила, что не собирается бросать своей работы. А может быть, предстояло одновременно сыграть и две свадьбы?

– Отличный камень, - вдруг донеслось до ее ушей.

Рядом с нею в проходе между креслами стояла Шахматова в дорожном льняном брючном костюме, источавшая аромат "Пуазона".

Таня вздрогнула, а Иван невольно бросил взгляд на ее новое кольцо с крупным прозрачным камнем, переливающимся всеми цветами радуги. Заметив кольцо сегодня утром, он решил про себя, что это весьма искусная имитация бриллианта.

– Ты неплохо платишь своим сотрудникам, Иван, - Анна испустила ядовитый смешок, - настоящих бриллиантов такого размера я себе позволить не могу.

– Разве это настоящий камень?
– спросил Иван.

– Это подарок, - Таня покраснела, уклоняясь от прямого ответа.

– От Верлена?
– изумился Иван.

– Нет.

– От кого же?

– Я обо всем расскажу тебе позже, Иван, - Таня отвела глаза, не в силах нарушить данную бабушке клятву.

Шахматова, довольная тем, что ей удалось заронить черные семена сомнения в благородное сердце Ивана, вернулась к своему креслу.

А самолет уже шел на посадку, и через полчаса утомленные путешественники уже дожидались у багажной карусели своих чемоданов и со вздохами укладывали их на скрипучие, ржавые багажные тележки. Больше всех чемоданов было, разумеется, у Светы - были там и образцы со швейного производства, были и, что греха таить, разнообразные обновки, слабость, вполне извинительная для юной девушки, впервые оказавшейся за рубежом. Ей так хотелось понравиться своему Федору! И, наконец, весь багаж Татаринова составляли две потертых, некогда дорогих кожаных сумки. Одна из них по пути разорвалась от старости, и из отверстия торчали какие-то мятые рубашки и скрученные в клубок джинсы, на которые, очевидно, не польстились даже вороватые сотрудники багажного отделения московского аэропорта.

Чиновник в синей форме, утомленный своей однообразной работой, хотел было подписать таможенную декларацию Безуглова, не глядя, но, присмотревшись к ней, вдруг присвистнул от изумления.

– Господин Безуглов, вы действительно намерены ввезти в Россию такое количество валюты?

– Да, - отвечал Иван будничным голосом.

– Прошу вас предъявить ваши два миллиона, - таможенник приглушил голос, словно знал, как опасно вслух называть такую цифру.

Он поднялся со стула и отвел Ивана в фанерный закуток, надежно укрытый от посторонних глаз. Пересчитывание тугих зеленых пачек стодолларых купюр заняло у него столько времени, что к его стойке вытянулась порядочная очередь.

– Господин Безуглов, - он внимательно посмотрел в глаза Ивану, - позвольте личный вопрос?

– Разумеется.

– С двумя миллионами долларов в кармане... вернее, в кейсе... почему вы вообще возвращаетесь в Россию? С вашим талантом и оборотистостью вы могли бы остаться в Канаде и удесятерить этот капитал в считанные годы, без всякой нервотрепки, наслаждаясь нормальным образом жизни... Неужели в вас так силен примитивный патриотизм?

– Разве любовь к родине бывает примитивной?
– возразил Иван.
– Мне уже пришлось объяснять это и моему канадскому партнеру, и Алексею Татаринову, считающему

себя русским писателем. Кроме того, эти средства принадлежат не лично мне, а моей фирме.

– Вы же ее владелец.

– Да. Но она - мое любимое дитя. В нее вложены средства, усилия и надежды десятков людей. И благополучие фирмы для меня важнее моего собственного.

– Вы странный человек, Иван, - таможенник завистливо вздохнул.

Красавец "Кадиллак" несся по Ленинградскому шоссе, телохранители Ивана помалкивали, зорко глядя на дорогу, а Лермонтов по обыкновению делился последними московскими новостями - подорожанием продуктов, исчезновением с магазинных полок самого необходимого, ростом преступности. Ничто не предвещало беды, и Иван, созерцая неприглядные пейзажи московских пригородов, где до сих пор не редкостью были деревянные избы без отопления и канализации, дышал спокойно и ровно, думая о десятках неотложных дел, ждущих его в конторе. Впрочем, первым делом следовало заехать в банк.

Гордо неслась черная могучая машина по Ленинградскому шоссе, когда из ворот приречного парка прямо поперек ее движению вдруг выехали те самые "Жигули", которые преследовали Ивана у ресторана "Савой". Чертыхнувшись, Жуковский резко притормозил, едва не выехал на встречную полосу движения и, наконец, ударил капотом своего лимузина в бок перегородившим дорогу "Жигулям". Из них уже выскакивали четверо мрачных типов с пистолетами в руках, в кожаных куртках, под которыми угадывались пуленепробиваемые жилеты. Зеленова среди них не было, зато Иван сразу заметил некоего Мартынова - темную личность, некогда служившую у него в фирме, а затем уволившуюся при темных обстоятельствах. "Слава Богу, что Таню и Свету я отправил на другой машине," - пронеслось у него в голове.

– Всем оставаться на местах, - кричал на ходу Мартынов, видимо, бывший у них за главаря, - не выходить из машины, не стрелять.

Он не знал, что у Андрея и Павла не было оружия - телохранители Ивана полагались только на силу своих мускулов и ловкость. Закон в России запрещал огнестрельное оружие даже для самозащиты, и любой полицейский, обнаружив пистолет или автомат в салоне "Кадиллака", имел право арестовать владельца оружия.

Один из подручных Мартынова, подбежавший к машине первым, наклонился к раскрытому окошку, пытаясь направить пистолет на Ивана. Между тем Андрей, не меняясь в лице, сделал легчайшее движение пальцами, в них сверкнул какой-то металлический предмет странной формы - и вдруг нападавший совершенно беззвучно, как в немом кино, рухнул на землю, не подавая признаков жизни - только выроненный пистолет глухо звякнул о бетонную поверхность дороги. Другой подручный, подбежавший к заднему сиденью с противоположной стороны, там, где сидел Павел, на секунду замешкался, устрашенный судьбой своего товарища - и этой секунды хватило отважному телохранителю, чтобы из раскрытого окна машины навстречу нападавшему глухо свистнуло что-то похожее на металлическую змейку с шаром на конце. Сохраняя на грубом лице выражение крайнего изумления, он тоже упал без сознания. Операция политруков срывалась! И все же оставался Мартынов со своим дружком, плюс шофер запасного "Форда", стоявшего наготове у обочины. Нападавшие остановились шагах в десяти от машины, наведя свои пистолеты на Ивана.

– Пускай кто-то из вас вынесет чемодан с деньгами, - хладнокровно сказал Мартынов.
– Даю на размышление десять секунд.

Он опоздал. Встревоженный Баратынский на запасной "Волге" уже выруливал на обочину, готовый прийти на помощь. Понимая, что ограбление сорвалось, негодяй вдруг навел пистолет прямо в голову Ивану и, исказившись в лице, нажал на курок. В ту же секунду побледневший, перепуганный Лермонтов вдруг резко дернулся в сторону, закрывая шефа своим худым телом. Раздался глухой хлопок револьверного выстрела. Застонав, Михаил принялся медленно сползать с переднего сиденья. Мартынов и его подручный, вскочив в запасной "Форд", стремительно скрылись из виду. Чемодан с деньгами был на месте, и уже визжала вдалеке "Скорая помощь".

Горячее чувство стыда было первым, что охватило Ивана. Лермонтов спас ему жизнь, может быть, ценой своей собственной - а он подозревал своего друга в предательстве! Да, он был человеком желчным, иной раз ленивым, иной - неблагодарным, но разве все эти недостатки не кажутся мелкими перед величием такого самопожертвования? Врач скорой помощи, склонившись над Лермонтовым, разрывал у него на груди белую рубашку, снимал с шеи галстук, привезенный ему некогда в подарок Иваном. Рана была едва заметной, и крови Лермонтов потерял мало. И Таня, и Света, и Тютчев в ужасе смотрели на поверженного товарища.