Иван Болотников (Часть 1)
Шрифт:
– Ожидай тут. Покличем.
В келье всего лишь одно оконце, забранное железной решеткой. Сумеречно, тихо, в правом углу, над образом Спаса, чадит неугасимая лампадка, кидая багровые блики на медный оклад.
Душно. Васюта снял кафтан и опустился на лавку; после дальней дороги клонило в сон. Закрыл глаза, и тотчас предстали перед ним шумные торговые ряды Красной площади, величавый Кремль с грозными бойницами и высокими башнями, белокаменные соборы с золотыми куполами, а потом все спуталось, смешалось, и он провалился в глубокий сон.
Очнулся,
В келью неслышно ступил молодой послушник - позвал Васюту в малую трапезную. Здесь, за длинным широким столом, сидели на лавках десятка два парней и мужиков в мирской одежде. Все они пришли в Москву за посвящением.
Ели похлебку из конопляного сока с груздями, вареный горох, пироги с капустой, запивали киселем.
Подле Васюты, утирая пот со лба, шумно чавкал дебелый бородач в темно-зеленом сукмане. Облизывая деревянную ложку, повернулся к Васюте.
– Откель притащился?.. Из Угожей. А я и того далече. Из Каргополя пришел к святейшему.
Васюта крутнул головой: сторонушка - самая глушь, за тыщи верст от стольного града.
– Как же добрался? У вас там сплошь леса да болота, сказывают.
– Хватил горюшка. Едва медведь не задрал. Хорошо, сопутник вызволил, он-то до самой Москвы со мной брел. А третий в болоте утоп. Колобродный был, все о гулящих женках бакулил. Вся-де услада в них...
– Грешно срамословить!
– пристукнул посохом седобородый келейник, надзиравший за трапезой.
Застолица примолкла, а потом, когда поели, все встали на молитву. Келейник и тут досматривал, буравил маленькими, колючими глазками каждого богомольца.
– Нет в тебе усердия. Поклоны малы и в молитве не горазд. Чтешь путано, - заворчал он на каргопольца. Тот зачастил, суматошно заколотил в грудь перстами, ударяясь широким лбом о пол. Васюта прыснул, а дотошный келейник тут как тут.
– Зело весел, отрок. На молитве!
– Прости, отче, - унимая смешинку, повинился Васюта.
На другой день в Крестовой палате были назначены смотрины. Все стали в один ряд, а патриарх Иов сидел в резном кресле. На нем белый клобук с крылами херувима, шелковая мантия с бархатными скрижалями29, на груди темного золота панагия30 с распятием Христа, унизанная жемчугом и изумрудами; в правой руке патриарха черный рогатый посох с каменьями и серебром по древку.
Васюта оробел: лик святейшего был суров, величав и неприступен; казалось, что сам господь сошел с неба и воссел в расписном кресле, сверкая золотыми одеждами.
"Первый после бога... Святой. Должно, все грехи мои ведомы. Парашку-то проманул. Так ведь сама ластилась... Не угожу в батюшки", - подумалось ему.
Патриарший казначей представлял каждого святейшему. Тот слегка кивал светло-каштановой бородой, молчаливо поглаживая белой холеной рукой панагию. Когда казначей молвил о Васюте, патриарх оживился.
–
Иов широко перекрестился, лицо его стало задумчивым; когда-то он ведал Ростовской епархией, и отец Паисий был в числе его самых собинных пастырей.
В Крестовой было тихо, никто не посмел нарушить молчания святейшего; но вот он качнулся на мягкой подушке из золотного бархата и вновь устремил свой взор на Вастоту.
– А ведаешь ли ты, отрок, чем славна земля Ростовская?
Васюта замялся: Ростов многим славен, был он когда-то и великокняжеским стольным градом и с погаными лихо воевал. О богатыре Алеше Поповиче по всей Руси песни складывают. А ростовские звонницы? Нигде не услышишь такого малинового звону.
И Васюта, уняв робость, обо всем этом поведал. Лицо святителя тронула легкая улыбка.
– Добро речешь, сыне... А еще чем славна земля твоя? Кто из великих чудотворцев осчастливил Русь православную?
– Преподобный Сергий, владыка. Сын ростовского боярина Кирилла. Много лет он жил в скиту отшельником, а засим Троице-Сергиевой лавре начало положил.
– Хвалю, отрок... Чти грамоту от мирян, отец Мефодий.
Патриарший казначей приблизился к Иову и внятно, подрыгивая окладистой бородой, прочел:
"Мы, крестьяне села Угожи, выбрали и излюбили отца своего духовного Василия себе в приход. И как его бог благоволит, и святой владыка его в попы посвятит, и будучи ему у нас в приходе с причастием и с молитвами быть подвижну и со всякими потребами. А он человек добрый, не бражник, не пропойца, ни за каким хмельным питьем не ходит; в том мы, старосты и мирские люди, ему и выбор дали".
Патриарх кивнул и повелел Васюте подойти ближе.
– А поведай, сыне, что держит землю?
– Вода высока, святый отче.
– А что держит воду?
– Камень плоск вельми.
– А что держит камень?
– Четыре кита, владыка.
– Похвально, отрок, зело похвально. А горазд ли ты в грамоте? Подай ему псалтырь, Мефодий.
Васюта принял книгу, оболоченную синим сафьяном, и бегло начал читать.
– Довольно, сыне. Прими мое благословение.
Сложив руки на груди, Васюта ступил к патриарху, пал на колени. Иов высоко воздел правую руку.
– Во имя отца и сына и святого духа!
– истово промолвил он и, широко перекрестив, коснулся устами Васютиной головы.
В тот же день отобранных патриархом ставленников рукополагали в священники.
Из храма Васюта Шестак вышел отцом Василием.
ГЛАВА 6
СКИТ
Луч солнца, пробившись через густые вершины, пал на лицо. Болотников проснулся, поднял голову. Васюта лежал рядом и чему-то улыбался во сне.
– Вставай, друже. Пора.
Васюта очухался не сразу, а когда наконец открыл глаза, то по лицу его все еще блуждала улыбка.