Иван Болотников (Часть 1)
Шрифт:
С улицы вдруг послышались шумные голоса, кто-то гулко, по-разбойному забухал в калитку.
– Открывай, хозяин!
– Будет спать-ночевать!
– Впущай, да живо!
В страхе перекрестился, заметался по чулану.
"Кто бы это, господи!.. А куды ж деньги?"
– Впущай, хозяин! Ворота сымем!
Раздумывать было некогда. Сгреб деньги в опару, кушак запихал в ларь с мукой и поспешил вниз. Навстречу, по лесенке, поднимался встревоженный Гаврила.
–
– Чую. Кого это нелегкая? Буди мужиков.
– Поднялись мужики.
Впятером вывалились из подклета. За воротами горланила толпа - буйная, дерзкая, неотступная.
– Навались, ребятушки! Неча ждать.
Евстигней стал средь двора, слюдяной фонарь плясал в руке. Молвил тихо:
– Что делать будем, мужики? Разбойный люд прет. Животы18 пограбят.
Гаврила выхватил из-за кушака пистоль.
– Огнем встречу.
Но Изоська перехватил его руку,
– Остынь. Их тут целая ватага. Сомнут.
Затрещали ворота. Евстигней, поняв, что лихие вот-вот окажутся на дворе, шагнул ближе, окликнул осекшимся голосом:
– Кто будете, милочки?.. Я щас.
– А-а, проснулось, красно солнышко.
– Скоморохи мы, впущай! Скрозь промокли.
Евстигней шагнул еще ближе.
– Ай проманете, милочки. Не скоморохи.
– Ну-ка сыпь ему в ухи, ребятушки!
На какой-то миг все смолкло, но затем дружно загудели дудки и волынки, загремели тулумбасы19. И вновь наступила тишина.
– А лиха не будете чинить?
– вновь недоверчиво вопросил Евстигней.
– Как приветишь, хозяин. Да впущай же!
– Щас, милочки, щас, родимые.
Откинул засов, и тотчас перед ним вздыбился, рявкнув, матерый медведь. Евстигней ошалело попятился. "Помилуйте, крещеные!" - хотелось ему выкрикнуть, но язык онемел.
– Да ты не пужайся, хозяин. Он у меня смирный, - прогудел из калитки могутный детина.
Двор заполнился пестрой, крикливой толпой, которая разом повалила в подклет. К Евстигнею шагнул Гаврила.
– Тут их боле двух десятков. Куды эту прорву?
Евстигней, приходя в себя, буркнул, утирая со лба испарину:
– Эк ночка выдалась... Поглядывай, Гаврила.
В подклете опасливо глянул на зверя; тот топтался в углу. У медведя подпилены зубы, сквозь ноздри продето железное кольцо с цепью, которую придерживал вожак - рыжий, большеротый мужик в армяке.
Скоморохи кидали сырую одежду на лавки, весело гомонили, обрадовавшись теплу.
– Покормил бы, хозяин, - сказал вожак.
– С каких шишей, милочки? Сам на квасе.
– Поищи, хозяин. Нам много не надо. Хлеба да капустки - и на том спасибо.
– Бесхлебица ныне. Голодую.
Вожак повернулся к ватаге.
–
– Помочь, помочь, Сергуня!
– А ну глянем, веселые. Ломись в подвалы!
К Евстигнею подскочил Гаврила, пистоль выхватил. Но Евстигней дернул его за рукав, поспешно закричал:
– Стойте, стойте, милочки!.. Пошто разбоем? Чай, не басурмане какие, так и быть поднесу. Найду малу толику.
– Вот это по-нашему. Неси, хозяин!
Ватага уселась за столы, а Евстигней поманил Гаврилу.
– Помогай, милок.
– А Варька? Подымусь, кликну.
– Не, пущай носа не кажет. Ох, разорят меня, нечестивцы. Эку ораву накормить надо.
Вздохнул скорбно, однако и снеди принес, и медку бражного поставил.
"Хоть бы так обошлось. Народ лихой. В соседней вотчине, чу, боярские хоромы порушили, животы пограбили, а боярина дегтем вымазали - да в кучу назема. Уж не те ли самые? Упаси, господь!"
Слушал, поддакивал, ходил со смирением. Раза два поднимался наверх, ступал к горнице, ловил ухом богатырский храп.
"Крепок на сон Федотка. Изрядно винца-то хлебнул, вот и сшибло".
Веселые начали укладываться на ночлег; валились на пол, заполонив подклет. Вожака Евстигней позвал наверх.
– В горнице-то повадней будет, милок. Тут, правда, у меня мужичок проезжий. Вишь, как разливает. Поди, не помешает?
– Мужик-то? Чудишь, хозяин. Наш Филипп ко всему привык, - Сергуня широко зевнул и повалился на лавку, Сыто, размеренно молвил: - Толкни на зорьке.
Евстигней вышел из горницы и столкнулся в дверях с Федоткиными мужиками.
– А нам куды? В подклете ступить негде, - сказал Изоська.
Евстигней малость подумал и ткнул перстом себе под ноги.
– Вот тут и заночуем. И я с вами. Щас овчину брошу. Ладно ли?
Мужики согласно мотнули бородами: и Федотка рядом, и хозяин с ними.
Евстигней поднялся, когда загуляла заря и робкий свет пробил сумрак сеней. На дворе горланили петухи.
"Пора вожака подымать, неча дрыхнуть".
Сергуня вставал тяжко, зевал, тряс головой.
– Чару бы, хозяин.
– Налью, милок, налью.
Опохмелившись, Сергунй спустился в подклет, принялся расталкивать ватагу.
– Вставай, веселые. В путь!
Снялись быстро, знать, и впрямь торопились.
– Прощевай, хозяин. Добрые мы седни, порухи чинить не будем. Не поминай лихом, - молвил на прощание Сергуня.
– С богом, с богом, милочки.
Когда вымелись со двора, спросил Гаврилу:
– С чего бы им поспешать? Не ведаешь, Гаврила?