Иван Царевич и Серый Волк
Шрифт:
Самоедов жил в новом, построенном всего лишь год назад доме, который на первый и даже придирчивый взгляд внушал уважение. Среди серых блочных домов он смотрелся белым лебедем, случайно угодившим в утиную стаю. Впрочем, белого лебедя окружали всё те же рвы, похожие на окопы проигранной войны, из которых торчали орудийными дулами проржавелые трубы.
«Москвич», шлёпая измазанными в глине резиновыми подошвами, подрулил к подъезду и пристроился в хвост роскошному «Мерседесу», предупредительно распахнувшему дверь навстречу даме, которая уверенной в себе королевой спускалась с красного крыльца. Забрызганные
– Ну, вся в коже с ног до головы, как та, скажи, гадюка.
Ошарашенный зрелищем Царевич оценку Василия оспаривать не стал. Кожаный комбинезон действительно напоминал змеиный наряд и до того плотно облегал Веркино тело, что, пожалуй, готовился с ним срастись. Иван такого наряда у своей бывшей супруги не помнил, зато именно так одевалась ведьма Вероника в романе «Жеребячье копыто».
– Шофёра видел? – зашипел Кляев. – Ну, чистый гоблин. Тот самый, что тебе в ухо заехал в Люськиной квартире.
– Выть того не может! – Ты куда смотрел-то? – возмутился Кляев. – Этот волосатый баклажан чуть не минуту здесь перед нами крутился.
Шофёр действительно был, это Царевич готов был признать, но вот внешность его он не запомнил, точнее, не обратил внимания, занятый целиком бывшей женой. – Очки тебе надо выписать, Царевич, – посоветовал Кляев. – Специальные, защищающие от баб. Может, тогда ты станешь настоящим писателем-реалистом. И поймёшь, наконец, что кроме проблем сексуальных у погибающего Отечества есть ещё и другие, требующие пристального писательского внимания. Глаголам надо жечь сердца людей, интеллигент. Понял, глаголом!
Царевич не возражал и даже не потому, что был согласен с Кляевым, а просто мысли его сосредоточились на проблемах весьма далёких от творческих. Поднимаясь в лифте на двенадцатый этаж, Иван мучительно размышлял, дать Самоедову по морде прямо с порога или, проявив выдержку бойца невидимого фронта, выведать у него сначала все подробности прошедшего свидания. В морду он Мишке с порога не дал, но вопрос задал самым, что ни на есть, гестаповским тоном:
– Колись, гад, каких гостей ты здесь принимаешь?
Мишка был в махровом халате и шлёпанцах, с мокрыми волосами, видимо, только что вылез из ванны. Улик набралось достаточно, чтобы брать лицемера за жабры, перекрывать кислород и пытать до полного посинения.
Грозный вид Царевича сильно Самоедова встревожил, во всяком случае, он засуетился по квартире и задал совершенно дурацкий вопрос:
– Пива хочешь?
Пива Иван сейчас выпил бы с удовольствием, но только не из рук гидры капиталистического искусства. Царевич по-хозяйски расположился на диване, положив ноги в грязных ботинках на журнальный столик. Кляев сел в кресло, заляпав мимоходом белоснежный палас. Самоедов был настолько встревожен появлением грозных гостей, что даже внимания не обратил на произведённые ими разрушения.
Царевич, разглядывая суетящегося хозяина, никак не мог понять, за что бабы любят этого сукина сына. Самоедов ростом не удался, зато успел обзавестись
Однако сейчас Самоедов был явно чем-то встревожен и даже напуган. И уж конечно напугали его не Царевич с Кляевым. Кого-кого, а Ивана Мишка знал как облупленного и наверняка догадывался, что раскалённым утюгом тот его пытать не будет. Просто не Царевичев это стиль.
– Гадом буду, – стенал Самоедов. – С Веркой у нас исключительно деловые отношения. – Молодильные яблоки ищите? – жёстко спросил Царевич.
Самоедов едва не захлебнулся пивом и долго потом откашливался, утомив не только Ивана, но и Кляева, который, не выдержав паузы, принялся рассматривать эскизы, кипой лежащие на столе.
– Знать ничего не знаю, – клятвенно приложил руку к сердцу Самоедов. – Затерроризировали они меня. – Кто это они?
– Верка с Наташкой, – вздохнул Самоедов. – Как с ума посходили: одной гоблинов подавай, другой – киллеров.
– Каких ещё киллеров? – растерялся Царевич. – А вот полюбуйся, – Кляев снял с полки книгу, – «Гробница фараона».
Иван взял Бердовский опус брезгливо, двумя пальчиками, и с интересом уставился на обложку, где была изображена роскошная особа в окружении морд не то чтобы уж совсем протокольных, но с явным криминальным душком. На особе не было практически ничего кроме ремней, зато все мужчины были в чёрных плащах, тёмных очках и широкополых шляпах. – В романе банда киллеров терроризирует целую страну, вымогая фараоново золото, а руководит бандой некая Натали, свихнувшаяся на сексуальной почве, – дал справку Кляев.
Блондинка была действительно похожа на Наташку Бердову, однако, художник Самоедов, вздумавший посостязаться с Творцом, наградил её грудью такой устрашающей величины, что шокировал даже Царевича, немало повидавшего разухабистых иллюстраций.
– Сама потребовала, – попробовал оправдаться Самоедов. – А мне что, жалко, что ли. – А зачем ты им поставляешь гоблинов и киллеров? – по-прежнему не врубался Царевич. – Не говоря уже о том, где ты их берёшь? – Как где беру? – удивился Мишка и даже отставил в сторону банку с пивом. – Рисую, конечно. Верка приносит мне фотографии мужчин, и я рисую с них гоблинов. Наташка приносит мне фотографии других мужчин, и я рисую с них киллеров. – Но зачем?
– А откуда мне знать, Иван? – даже взвизгнул от возмущения Самоедов. – Для Верки я уже до сотни всякой нечисти нарисовал и для Наташки не меньше.
– А сегодня Верка что у тебя делала? – Забрала заказ, макнула меня в воду и ушла. – А в воду-то для чего? – не понял Кляев. – Ритуал какой-то колдовской, – развёл руками Мишка.
В иной ситуации Царевич Самоедову ни за что бы не поверил, но нынешняя диктовала свои правила восприятия, и то, что раньше являлось бредом сивой кобылы, сегодня претендовало на роль истины в последней инстанции. Другое дело, что Мишка явно что-то не договаривал. Уж очень он нервничал, прыгал беспрестанно с места на место и пил пиво банку за банкой.