Иван-Царевич
Шрифт:
Когда солнце готово было скатиться за верхушки дерев и протянуть к нему длинные пальцы вечерних теней, очнулся он от тревожной дремы в полном одиночестве. Ни птиц, ни зверей, ни пчел и уж конечно ни кобылиц, коих пора вести в конюшню на поляне. Тогда-то и решил он дорого продать Бабе-Яге свою голову. Облюбовал себе местечко поближе к деревьям, так чтобы нельзя было захватить его с тылу, достал из поясного мешка оселок и принялся точить саблю в ожидании того, что Бог ему пошлет.
Солнце неумолимо продолжало свой путь к горизонту, а он все натачивал оружие. Сабля и без того была остра, а теперь серебром сверкала в закатных лучах - бриться можно. Да чего там
И вдруг зашелестели крылышки по вечерней прохладе, и маленькие коготки вцепились в Иваново запястье, царапая кожу... Она, коричневая птичка с желтым хохолком, похожим на царский венец! Вертит головкой туда-сюда, глядя на него глазками-бусинками.
– Иван-царевич!
– Птичка слегка поклонилась ему.- Я ль не обещалась тебе помочь, когда менее всего ожидать будешь?
Иван так шумно выдохнул, что едва не сдул птичку.
– Верно, благороднейшая из пернатых. Я теперь одного жду: когда Баба-Яга за моей башкой пожалует. Раз уж ты собралась мне помочь, не могла ль это пораньше сделать?
– Нет, не могла. Ежели б мое войско днем загнало кобылиц на конюшню, Баба-Яга опять бы свой табун пастись послала, а тебя - его стеречь. Я обязана тебе лишь одною услугою. Да не забудь: еще день впереди. Али хочешь назавтра без помощи остаться и забор Бабы-Яги головой своей украсить?
– Ox!
– вымолвил Иван, сообразив, что здесь все рассчитано, как на поле битвы, что помощь к нему приходит не раньше и не позже, чем потребно.Благодарствую, прости меня, дурака!
С плеч будто ноша огромная свалилась. Теперь уж он был уверен, что завтра защитит его могучая лапа серой волчицы.
Птичка глядела на него неотрывно, словно читая мысли и не одобряя их. Вот так же в далеком прошлом глядели на него иной раз батюшка и главный управитель Стрельцин. Потом птица тряхнула крылышками, взлетела и повисла в воздухе, точно маленький коршун.
– На помощь надейся, а сам не плошай,- заметила она не без яду.- Ты не первый, кто тщился одолеть Бабу-Ягу единой верой в правоту своего дела. А вишь, как неладно у них вышло. Так что, ежели любишь свою Марью Моревну, ступай скорей в избушку на курьих ножках, держи ухо востро, а нос-то особливо не задирай.
Птичка покружила над ним и улетела. Может, и обманул Ивана слух, но почудилось ему, что она смеется.
Зато Баба-Яга о смехе и не помышляла. Когда с тропинки лесной донеслась до него отборная брань, он остановился и по совету птички навострил уши. Кобылицы вняли наказу Бабы-Яги и кинулись в озеро, что за лесом, но там настигли их не пчелы, а туча птиц. Как глубоко ни ныряли они, не удалось им увернуться от острых твердых клювов. Уйдут под воду, выплывут воздуху глотнуть, а клювы тут как тут. В конце концов оказались лошади перед выбором: плыть, покуда глаза им не выклюют, пойти на дно иль домой бежать. Ясное дело, они выбрали третье. Позабавился Иван от души, но на подступах к поляне усмешку спрятал. Перед тем как войти в конюшню, еще помешкал, чтобы послушать, какой наказ даст
Баба-Яга своему табуну на завтра.
– Вижу, вижу,- бушевала она,- пчелы вас покусали, птицы поклевали, одного не вижу, отчего вы домой воротились раньше положенного. Когда пчелы вас жалили, надо было к озеру бечь, а от птиц в чаще спасаться. Так вот, завтрева чтоб ни на луг ни ногой, ни на озеро! В лесу хоронитесь, и чтоб до заката духу вашего тут не было! Мне нужна голова Ивана-царевича, и я ее заполучу, не сойти мне с этого места! Уж он мне за все заплатит, окаянный!
– Баба-Яга так раскипятилась, что перешла на визг - аж на лугу слыхать.
Ивана посмешила ярость ее бессильная, ведь в лесной чаще кобылы аккурат на волков и напорются. Однако на последних словах Бабы-Яги улыбка Иванова скисла. Лишь теперь понял он, что имела в виду птичка, говоря, что Бабу-Ягу не так-то легко провести, у ней у самой уловок на всех заготовлено. Иван перевел дух, силясь казаться спокойней, чем был, и заглянул в дверь конюшни.
Перво-наперво на глаза ему попались лошади - во что же они превратились, сердешные! Прежнего величия как не бывало. От вчерашних укусов опухли все, а нынешние так головы и морды обезобразили, ровно в ежевичных зарослях их вываляли. Да и Баба-Яга не лучше - от злобы сизая стала, космы дыбом торчат. Иван, не замечая перемен к худшему в ее внешности и той жгучей ненависти, что она выплеснула на него из налитых кровью глаз, почтительно ей поклонился.
– Здорово, бабушка Яга. Как видишь, все лошади твои в стойлах, а мне до желанной награды всего денек остался.
Баба-Яга благоразумно промолчала, только зубы стиснула, и в темноте конюшни искры из них полетели. Пронеслась она мимо него, дверью громыхнула, но обошлась без единого проклятия. И на том спасибо, потому как знал Иван, что уж ежели зачнет она ругаться, так на этом не остановится. То ли еще завтра будет.
Кобылы не спускали с него глаз, когда он сел на перевернутое ведро, чтоб съесть обычный свой ужин - хлеб да творог. Краем глаза Иван подметил, что глядят они уже без вчерашней ненависти, в глазах появилось нечто похожее на уважение. Таким взглядом, бывало, одаривали кони гвардии капитана Акимова, как обучит он норовистого малолетка под седлом ходить. Такой взгляд появляется у коня, когда устал он бороться с неизбежностью и решил, что покориться хозяину все ж будет верней. Вот так теперь глядели на него кобылицы Бабы-Яги. Иван бы остерегся поворачиваться к ним спиною, особливо к жеребцу, но возьмись он пасти их не три дня, а более, вестимо, на исходе четвертого станут они покорны, как овечки.
А может, напротив, рассвирепеют да втопчут его в луговую траву - места мокрого не останется. Ну нет, трех дней с него за глаза хватит. Доел Иван ужин, напился водицы и лег почивать. Лошади его зауважали, чего не скажешь о хозяйке их, потому на всяк случай саблю он из рук не выпускал.
Выстроенные при свете факелов хорловские полки имели вид грозный и внушительный. Царь Александр надеялся, что враг это заметит, только б определил Дмитрий Васильевич, кто враг: Киев иль Новгород, Новгород иль Киев. Имена эти звенели набатом в голове царя, а ответа на вопрос все не было. Будь у него сил поболе, имей он уверенность в союзниках, так вовсе не задавался б таким вопросом, а пошел войной на обоих да и сокрушил их. И был бы ответ много проще, кабы надобно решить, кого прежде сокрушить. Ясно кого - кто первый на пути попадется.
Но что, ежели ни Павел и Борис, князья новгородские, ни Юрий, князь киевский, не повинны в нападении на сына его, что тогда?..
Да ничего, сокрушить их - и вся недолга. Довольно уж он терпел в сердце своем эту занозу.
Мечты, мечты!.. С таким-то войском, с такими чарами мог он лишь глядеть, как смыкают ряды ратники его, да ждать, когда же Стрельцин соизволит ответить, кто есть истинный враг.
– Ай ничего не удумал нынче?
– изумилась Баба-Яга.- Что ж ты, Иван-царевич, себя не показал?