Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
— Чего кричишь?
Алешка повернулся. Перед ним стоял, улыбаясь, парень из гостиницы, нынешний начальник.
— В чем дело, Овчаренко? — спросил Горбачев.
— А вот не хотите ли откушать флотский суп под названием «а море синее стонало и шумело»? Или, может, кашки хотите? Называется «страдающее брюхо, на радость Косте Ухову»…
— Разберемся, потерпи малость… Так ты, значит, не пробился через военкомат?
— Куда-а там! — махнул рукой Алешка. — Только вошел в кабинет — гляжу, сидит… товарищ Волк! Ну, я повернул оглобли — и сюда. А вы тут? Здорово!
— Да
Николай прошел в кухню, люди с удивлением посмотрели на Алешку, потом обратились к раздаточному окну. То, что происходило у котлов, касалось их больше всего…
Пищевой блок на таких стойках, эвакопунктах и всяческих пересылках — самое больное место. На первых порах, пока руководители теряют сон и покой из-за нехватки жилья, гвоздей, досок и умелых рук, к хозяйственным постам неведомо как со всех сторон присасываются какие-то «специалисты по снабжению», темные дельцы, не имеющие понятия о товароведении, но зато ловко умеющие достать, перебросить, обмишулить и выкрутиться с набитым карманом. Трудно сказать, чем они больше заняты — обеспечением предприятия или постоянными махинациями по запутыванию концов. И сколько ни кричи Овчаренко, для него заранее приготовлен резонный, хорошо продуманный ответ: «Работать надо! Теперь война! На фронте трудно, а здесь — и бог велел! Затруднения!..»
Николай оглядел кухню, подумал и приказал позвать Золотова.
— Считаем, что его избрали общественным контролером, — сказал он.
Золотов обнаружил в моечной неразделанное мясо, а в холодной духовке одного из очагов две банки свиной тушенки. Составили акт.
— Если через три дня не будет порядка, выгоню в лес, на повал, — сказал Николай Самаре. — Что касается этого… направим акт по инстанции. Пусть расследуют. Продукты завтра же пустите в котел сверх пайка, в присутствии товарища Золотова. Вам все ясно?
Разговор был хорошо услышан за столами. Алешка тихо положил ложку и значительно обвел всех глазами:
— Видали?
А Иван Останин мрачно заметил:
— Эта метла с нужного края начинает. Поглядим, как оно пойдет дальше.
* * *
Поздней ночью в каморку завхоза при складе дефицитных продуктов вломились Яшка Самара и счетовод хозчасти Сучков. Костя Ухов лежал по привычке под полушубком, ждал, пока принесут что-нибудь с кухни На ужин. Но повар пришел с пустыми руками.
— Горим! — от самого порога с тревогой сообщил счетовод и подтолкнул Яшку вперед, к свету, на суд Ухова.
— Знаю, — спокойно сказал завхоз и поправил фитиль лампы, пристроенной на бочке с сахаром. — Знаю… Вопрос, как говорят, требует длительного изучения. Вообще-то придирки этого чистоплюя с дипломом нельзя принимать всерьез, поскольку пиковое положение с витаминами естественно. Мы тут помочь ничем не можем. Но все же нынешний акт нежелательная штука и внушает мне опасения. Придется смазать кое-какие винты и гайки в ОРСе, иначе возможны
Костя многозначительно посмотрел в сторону повара.
— И откуда его принесло на нашу голову?! — со злобой воскликнул Самара. — При Шумихине совсем иное дело было, прямо лафа! Старый хрыч все политикой мозги сушил, орал до хрипоты, а вовнутрь не лез. А этот прямо хватает за грудки и щупает, нет ли у тебя чего-нибудь за пазухой.
— Так он же из колхозников! — с чувством безнадежности разъяснил повару Сучков. — Это тебе не городской интеллигент! Мужик, в принципе, это стра-а-ашная вещь! — И поднял сухонький палец. — Да и, к слову, Шумихина Константин Пантелеймонович неплохо подкармливал. А этого не привадишь.
Ухов с пренебрежением оглядел спорщиков. Ну что о них скажешь хорошего? Помощники у него были неталантливые люди. Самара давно не мыслил своего существования без него, вездесущего Кости. Сучков же вовсе не заслуживал никакого уважения. Он списывал в отчетах все, что приказывали Ухов и Самара, а пользовался только тем, что давали они. Хилый и облезлый человек неопределенного возраста. Жизнь когда-то сильно напугала его, и он навсегда сохранил в глазах заячий трепет, готовность услужить сильному. Его и держали-то на хлебной должности только по протекции Кости.
Вместо волос у счетовода на голове рос грязный редкий пух. Да и весь он со своей длинной шеей, узкой грудью и растопыренными жидкими пальцами походил на неоперившуюся курицу.
Косте надоело слушать их трусливые рассуждения. Он оборвал Самару:
— Хватит ныть! Проживем и с новым начальством! Грош цена тому снабженцу, что не сумеет свести концы с концами!
— Да ведь карточки нужны, Константин Пантелеймонович, карточки! Вот в чем загвоздка! Теперь одним актом либо фальшивым ордерком не обойдешься! — заныл Сучков.
— Карточки — дело наживное, — с прежним спокойствием вразумлял его Ухов. — Обгона знаешь? Жулик, говоришь? А кто честный? Ты где видал таких дураков? То-то… Вот с Обгоном и нужно теперь коны водить! Вся жизнь стоит на карте!
Как ни странно, именно в это время в каморке появился Обгон. Сучкову показалось, что Обгон даже не раскрывал двери, а просто вывернулся из-за ближнего ящика с тресковым филе.
— Мое вам! — сказал он и, ощерившись, показал золотую коронку. — Привет честным расхитителям социалистической собственности! Каждый, так сказать, по способности и по силе возможности…
— Заткни фонтан! — предупредил Ухов. — Садись к столу, потяни двести граммов и вываливай обещанное. Горим с талонами, как швед под Полтавой!
Обгону нравилось наблюдать этих людей в опасности. В такое время они шли на любую пакость, и это его забавляло. Он выпил, закусил и привалился к стене, обтирая спиной известку. Оттопырив мизинчик, поковырял длинным и острым ноготком в зубах.
— Сколько принес? Не тяни! — нетерпеливо придвинулся к Обгону Костя.
Обгон выбросил на стол полную жменю измятых, жалких билетиков с печатным тиснением: «Овощи — ФI-4500, ОРС Северного комбината».