Иван Федоров
Шрифт:
Федоров умалял свои заслуги. Но истинному христианину подобало смирение, а указание на Иоанна Дамаскина должно было помочь избегнуть возможных нападок на самовольное обращение с текстами…
Букварь удался. Было совершено большое, полезное дело.
Новые книги, как две капли воды походившие на московские, были сложены частью у Федорова, частью у Виттенберга, частью в обширных подвалах дома Ивана Бильдаги.
Одну книгу Федоров преподнес епископу Гедеону Балабану, несколько отдал в православные Львовские церкви.
Священники
Известие, что московский друкарь закончил работу над первой книгой, сразу облетело весь Львов.
Федорова стали замечать богатые купцы и мещане, дотоле не замечавшие его.
Однако Федорову вновь нужны были деньги.
Доверив продажу части книг тому же Виттенбергу, задумал сам объехать ближние города, а потом податься с Иваном Бильдагой в Молдавию и Валахию, где, по утверждению Бильдаги, он мог бы взять за книги хорошую цену в монастырях, а заодно поискать книги черногорца Макария.
У самого Бильдаги денег было в обрез.
— Попробуй поговорить со своим соседом Сенькой-седельником, — сказал Бильдага. — На самых знатных панов работает. У него деньги водятся.
Федоров сомневался в успехе, но Сенька-седельник, державший двух подмастерьев, осмотрев запас книг, полистав Апостол, спросил лишь:
— Сколько надо?
Федоров заранее прикинул, что понадобится, чтобы сразу уплатить и Лаврентию, шестьсот злотых. На всякий случай он попросил семьсот.
— Пиши расписку, — просто сказал Сенька. — Дело божеское. Дам. Но вернуть сразу по возвращении.
Так и договорились.
Федоров отослал четыреста злотых Лаврентию, а сам с Иваном Бильдагой отправился в путь.
Был он утомлен, но радовался, что книги его придут к христианам.
И они в самом деле пошли и в Польшу, и в Литву, и в Москву.
Но одна не двинулась дальше Кракова.
Дальше дворца кардинала Гозия.
Кардинал, рассмотрев Апостол, присланный краковским епископом, своими руками сжег книгу.
А потом долго задумчиво смотрел в растворенное окно.
Слишком долго для человека, просто любующегося закатом солнца за Вислой.
ГЛАВА V
В обеденной зале родового замка князей Острожских за длинным, покрытым камчатною скатертью столом, кроме хозяина, в этот день находились еще три человека: гостящий у Константина Константиновича Острожского князь Андрей Курбский, ректор основанной в Остроге православной духовной академии ученый грек Кирилл Лукарис и священник замковой церкви Иов.
День был знойный, но с полдня ветер тянул со Стыри, и выходящие в сад окна были отворены.
Речь шла о неприятнейшем событии, последствия которого было трудно предвидеть: о бегстве недавно избранного на королевский престол принца Генриха Анжуйского. Узнав о внезапной смерти брата, короля Карла IX, Генрих тайком покинул Краков и ускакал в свою разлюбезную Францию.
— Его слабая голова не выдержит короны Франции! — раздраженно говорил хозяин дома. — Король Карл умер вовремя. Ему еще пришлось бы покаяться, вспоминая о ночи святого Варфоломея. Затишье во Франции — затишье перед бурей. Брак Маргариты с этим беарнием сыном Жанны д'Альбре, ничего не гарантирует. Королева Наварры воспитала сына ненавистником католиков. С той же легкостью, с какой Генрих Наваррский подчинился и перешел в католичество, он вернется в лоно протестантизма. А беглый дурак не сумеет предотвратить этого. Он же мягок, как воск! Католики втравят его в войну, и войну он проиграет. Я полагаю, что мы скоро услышим о его гибели
Лукарис, утирая запачканную соусом бороду, спокойно заметил:
— Это означает лишь, что король меньше нагрешит.
Курбский слабо улыбнулся.
— Грехи принца были столь же жалки, как он сам, святой отец.
— Это бесспорно! подхватил, смеясь, Острожский. — Эти грехи можно было бы простить, останься Генрих в Польше.
— Я молю бога, чтобы королем Польши стал православный государь! — серьезно возразил Лукарис.
— Московский царь? спросил Курбский. — Все уже убедились в намерениях Ивана!
— Можно было бы избрать одного из его сыновей.
— Увы! вздохнул Острожский. — Он не соглашается отпустить ни старшего, ни младшего, пока мы не признаем его завоеваний.
— Вы рассказывали святому отцу, как принял Иван нашего посла Михаила Гарабурду?
Лукарис вопросительно поднял густые черные брови. Острожский поморщился
— Очевидно, Иван был пьян…
— Он выжил из ума, — резко сказал Курбский. — Михаил Гарабурда, святой отец, вместе с другими послами шел по двору в Александровой слободе, где затворился Иван, когда вдруг услышал крик: «Эй, послы! Послы!» Гарабурда поднял голову, и что же? Это кричал царь. Он стоял в одном из окон дворца, кривлялся, грозил послам скипетром и поносил их, угрожая отрубить головы, если не заключат мира… И это глава христиан!
— В царях вседержитель поражает и слуг и народ! — возразил Лукарис. — Русь погрязла в язычестве, князь, вот и кара.
Поп Иов обеспокоенно вертелся на скамье.
— Полно об Иване! — примирительно сказал Острожский. Меня беспокоит иное. Меня беспокоит намерение Яна Замойского призвать на королевский престол Стефана Батория. Канцлер мечется по всей Польше, уговаривая магнатов.
— А чем примечателен Стефан Баторий, князь?
— Молодостью и энергией, святой отец. Ему всего двадцать один год. И он честолюбив и властен, этот седмиградский воевода.
— И, конечно, католик?
— Католик, и при этом ревностный.
— Печально…
— Прежде чем Замойский уговорит поляков, мы сами изберем короля! — заметил Курбский.
Лукарис покосился в его сторону.
— Князь Андрей и в политике стремителен, как в бою! — засмеялся Острожский. — А знаете, кого он хочет видеть на королевском престоле, святой отец? Императора Максимилиана!
— И ты со мной согласен, — усмехнулся Курбский. — Разве не так?