Иван Федоров
Шрифт:
Мартин Сенник просил незамедлительно переправить ему в Краков шестьсот злотых.
Получив это письмо, Влас Замочник вытаращил глаза. Он и слыхом не слыхал ни о каких немцах, ни о каком Эразме, ни о каких шестистах злотых.
Влас кинулся к Ивану Бильдаге, от Бильдаги — к соседям Федорова. Сенька-седельник подтвердил, что Федоров давал ему пятьдесят злотых для пересылки в Краков, но не Сеннику, а бумажнику Лаврентию. Это была последняя часть друкарского долга. Сенька деньги не переслал еще, опасаясь появившихся в округе татар, но перешлет тотчас же.
— Да провались они, твои пятьдесят злотых! — вскипел потный Влас. Тут о шестистах речь идет! Не получал ты их?
— Ей-богу, не получал!
— И я не получал! Чего же он с меня требует?
— Ты друкарю напиши, — посоветовал Сенька. Но Влас был слишком возбужден.
— Нечего мне писать! — бушевал он. — Я не вор! Я в городской совет пойду, в суд!
Он и в самом деле заявил о письме Сенника в городском совете, а затем вызвал его во Львовский суд.
7 июня львовский городской суд слушал стороны.
Обескураженный тем, что он же предстает в качестве обвиняемого, Мартин Сенник ссылался на приход посыльного от Федорова, на слова поверенного Геллембергов, некоего Власа Герника о том, что Федоров пересылал деньги в Краков.
Влас Герник заявил, что о деньгах он слышал, по ничего Сеннику не сообщал и вообще дел с ним не имел.
Влас Замочник утверждал, что не знал Сенника вообще. То же самое сказал Сенька-седельник.
Документов у Мартина Сенника не имелось. Он прибег к последнему средству: потребовал, чтобы суд вызвал Ивана Федорова.
Заседание было прервано. Слушание дела отложили на педелю. Федорова вызвали во Львов.
— Что? Связался с чертями, а теперь сам не рад? — набросился на Федорова Сенька-седельник, едва печатник переступил его порог. — И нас срамишь!
— Да постой! Растолкуй, что тут творится!
— Тебе лучше знать! Это ты нечестивые книги ладил печатать со своим лекарем! Не зря тебя еретиком зовут! Нас уж не только в суд — к епископу таскали!
— Какие книги? Зачем к епископу?
— Условился ты с Сенником каких-то немцев печатать? Звали купцов немецких? Чего глаза таращишь?
Федорову было не до того, чтобы обращать внимание на грубости Сеньки. Он встревожился не на шутку.
— Никого я печатать не уславливался и никого не звал… Это Сенник наговаривает?
— Он… А ты не врешь? Как перед богом!
— Ах, собака краковская! Значит, он тебя замарать удумал!
— Да зачем ему?!
— Уж не бойся! Если марает, неспроста марает! Не без выгоды для себя! Ах, собака краковская!
Федор поднялся с лавки.
— Сенник в городе?
Собеседник насторожился:
— К чему спрашиваешь?
— Пойду к нему. Спрошу, чего хочет.
— Коли так, я в суде заявлю, что вы виделись, — предупредил Сенька. — Тебе, коли ты чист, вовсе не след к Мартину ходить. Смотри. Хуже сделаешь.
Они вместе отправились к Бильдаге. Бильдага поддержал Сеньку:
— Видеться с Мартином до суда негоже. Плохое подумать могут. Себе навредишь.
Оставшись наедине с Федоровым, Бильдага напрямик спросил:
— Были у тебя разговоры с Сенником насчет немецких книг?
— Были, — признался Федоров. — Но давно. И ни о чем не договаривались мы.
— Ну, вот что, — сказал Бильдага. Бог с ним, с Сенником. Ничего ему не будет. На худой конец сделанными на купцов расходами поплатится. А ты, Иван, послушай моего совета, отрицай начисто, что хотел немецкие книги делать… Погоди!.. Во-первых, суд прицепиться к этим словам может, и чего доброго деньги с тебя взыщут, какие Мартин просит. А во-вторых, епископ Балабан привяжется. Не любит он тебя. Епископ-то, пожалуй, пострашнее суда! И так за тобой слава еретика…
Только тут Федоров сообразил, какой поворот хотят придать случившейся нелепости. Его, православного печатника, могут опять обвинить в ереси.
Федоров побледнел.
— Дай водицы! — тихо попросил он Бильдагу. — Ишь, опять душит… Старею, знать…
Всю ночь перед судом он думал, зачем Мартин Сенник подал в суд, почему не обратился сначала к нему, не находил ответа и под конец и впрямь начал думать, что краковский врач преследует какую-то неведомую, пагубную для него, Федорова, цель.
На суд Иван Федоров пришел настороженный. Сухой поклон Сенника встревожил его еще больше. Сенник же, заметив неуверенность Федорова, возмущенный, что печатник, приехавший накануне, не счел нужным зайти к нему, заподозрил неладное.
В тот день рассматривалось всего несколько дел, и почти все бесспорные. Народу же в помещении городского совета набилось немало. Среди любопытных Федоров увидел своего приходского попа викария Георгия, монахов и служебников епископа Балабана и вспомнил предостережение Бильдаги.
Назначенные в заседание советники и цеховые старшины заняли свои места.
Суд начался.
Стараясь придать лицу скучающее, равнодушное выражение, а голосу подобающую бесстрастность, секретарь вскоре вызвал Сенника, Власа Замочника, Власа Герника и Ивана Федорова.
От напряжения, потребовавшегося для принятия бесстрастного вида, угреватый нос секретаря даже побелел.
Секретарь вызывал сочувствие. Как цеховой мастер, он желал торжества Власу Замочнику и в то же время неудачи Федорову, слухи об огромных доходах которого вызывали недовольство и зависть. Вдобавок секретарь был лютеранином, как и Мартин Сенник…