Иван Грозный. Сожженная Москва
Шрифт:
– Кто из них не жаден, Михайло?
– Твоя правда, дьяк. Я на подворье Ризвана.
Бордак уехал. Ризван лишних вопросов задавать не стал. Вернулся живой и невредимый, то и добре. Или яхши, как говорят татары.
Гонец из людей мурзы Басыра приехал вечером после молитвы. Амин уже дружелюбно улыбался «литвину»:
– Скажи своим, мурза примет завтра посольского московского дьяка после полуденной молитвы. Пусть приезжает и привезет то, что намерен отдать взамен товара.
– Люди не товар, Амин.
– Это для кого как.
– А если всю твою семью уведут в полон? Скажем,
– Я резать буду тех, кто продал. Найду и вырежу весь род.
– А чем же наши люди хуже ваших? Ведь среди нас живет много татар. Возьми касимовских, казанских, астраханских. У Ивана Васильевича много татар в войске, они готовы воевать за Москву. И они нам как братья, как свои.
Гонец смутился. Он просто не знал, что ответить на слова Бордака. Посему проговорил:
– Завтра после полуденной молитвы. Посольский может смотреть невольников, говорить с ними, мурза Басыр милостив, разрешил, – и повел коня по улице.
Неделя ушла на окончательное оформление купчих, подготовку бывших невольников. С мурзой Басыром постоянно работал помощник русского посла.
Бордак же теперь ждал возвращения Азата из Бахчисарая.
Курбан объявился в понедельник после полуденной молитвы. Подъехал к подворью Ризвана, Хусам пропустил помощника мурзы во внутренний двор.
Бордак, улыбаясь, протянул обе руки татарину:
– Ну, здравствуй, Курбан!
– Салам, Михайло! Ваш посольский приехал?
– А что ты там в Сююр-Таше за игрища устроил?
– Может, для начала хозяин подворья предложит гостю присесть, напоит чаем?
– Да, конечно, Курбан-ага, – засуетился Ризван.
После чаепития, сидя в тени дерева, Курбан поведал о приключениях в Бахчисарае и Сююр-Таше.
– Я надеялся на одного человека, занимающегося торговлей. Он частенько бывал в Сююр-Таше, там у него много родственников, да надежды не оправдались, захворал мой купец, хворь огненная его в постель уложила. Уезжал когда, проведывал, все еще плох был. А обещание выполнить надо. Думал, думал и решил сам ехать с нукерами. Мурза Азат был во дворце хана, я и поехал. А как подобраться к русскому посольству, когда за ним столько глаз? Напрямую нельзя. Пришлось поиграть. Подъехали, стали оскорблять стражу русскую. Те, надо отдать должное, поначалу внимания не обращали, терпели, терпели, а потом отвечать начали. Я нукеров вплотную к воротам подвел, кричу – подожгу городьбу, неверные псы, ты уж извиняй, Михайло. Факел, заранее подготовленный, поднял и вплотную к воротам. Тут уж из подворья выскочило с десяток стрельцов, пищали на бердыши, и целиться. Я проскочил к старшему, говорю, игрища то. Он не понял. Ну, я ему быстро передал твои слова и наутек. За мной нукеры. Хорошо, стрельцы не пальнули, а то остались бы в Сююр-Таше, но пронесло. По отходящим, видно, они приказа стрелять не имели. А догонять нас в посольстве и некому. Вот так я сполнил обещание.
– Но ты же рисковал вельми, Курбан! – воскликнул Михайло.
– Э-э, впервой, что ли? – протянул татарин.
– Ну, спасибо, молодец. Погоди тут, я щас. – Бордак прошел к себе, вернулся с мошной:
– Держи, Курбан, пятьсот акче, заслужил.
– Благодарствую! – Мошна мгновенно исчезла под одеждой предприимчивого татарина. – Ну а теперь, Михайло, главное. Ныне, как обычно уже стало, после вечернего намаза подъезжай к старому месту. Я встречу, провожу до Азата. Мурзе есть что сказать тебе. Про подарок ему не забудь.
– Любят ваши мурзы подарки.
– А кто их, Михайло, не любит? Я с удовольствием беру. А ты – нет?
– Да мне особо никто ничего и не дарит.
– Э-э, для тебя лучший подарок – Алена.
– Какой же это подарок, коли выкупать пришлось?
– Все одно. На ее месте могла быть другая, к которой у тебя, кроме жалости, иных чувств не возникло бы. Все одно купил бы, но чтобы отправить на Русь, а не к себе на подворье с намерением создать семью.
– И все ты, Курбан, ведаешь!
– Не все, Михайло, но многое!
– Хоп! Договорились!
– Тогда поехал я, мне еще кое-куда по велению мурзы Азата заехать надо, вечером жду.
– Да, Курбан. И еще раз спасибо.
– Ты почаще подарки делай, – рассмеялся татарин.
– Разберемся.
Проводив взглядом помощника мурзы Азата, Бордак направился на посольское подворье.
– Что-то случилось, Михайло? – увидев его, спросил дьяк Агапов.
– Как у тебя дела, дьяк?
– На неделе отправим обоз. Думаю, послезавтра.
– Это значит в среду?
– Да.
– Я, возможно, уже сегодня узнаю о том, что было на большом диване в Бахчисарае, и тогда поеду на Москву с обозом. Если, конечно, Афанасий Федорович не задержит.
– Не задержит. Он так и сказал, решится вопрос с невольниками, Бордаку Михайло след за ними отправиться на Москву. При условии, если он узнает то, что должен узнать от мурзы Азата. Не узнает – останется и продолжит работать с мурзой.
– Мне деньги на подарок Азату нужны, – сказал Бордак.
– Много?
– Двадцать тысяч акче.
– Ох, – вздохнул Агапов, – деньги, деньги, деньги, кругом одни деньги. Быстрее бы на Москву вернуться, у нас не так, как здесь.
– В торговых рядах точно так же, только торг не шумный и не пустой.
– Погоди тут, – сказал дьяк и пошел за мошной. Быстро вернулся и протянул ее Бордаку: – Здесь ровно двадцать тысяч акче.
– Ну, тогда поехал я, сегодня уже заезжать не буду, о разговоре с мурзой Азатом сообщу завтра.
– Дай бог получить нужные сведения.
– Ну, что-нибудь интересное Азат поведает, иначе не получит денег.
– Добро, Михайло, будь осторожен. Наша миссия подходит к концу, не хотелось бы, чтобы что-то произошло неприятное.
– Знать бы еще, как обоз Тугая?!
– Молись, Михайло, и Господь услышит тебя.
– Так и молюсь, денно и нощно.
Вечером, когда сумерки накрыли Кафу, Бордак подъехал к знакомым воротам.
Стража пропустила его. Во дворе встретил Курбан, провел в главную комнату мурзы. Тот сидел на своем топчане и по обыкновению пил чай. Оставалось лишь удивляться, сколько на самом деле татары могут его выпить.