Иван Грозный
Шрифт:
Но тут российскую дипломатию ждал удар: альянс действительно сложился, но совсем не тот, которого ждали московиты. Литва нормализует отношения с Крымом и берет Ливонию под свое крыло: во время перемирия Орден успел перейти под протекцию Великого князя Литовского. Для Ивана продолжение военных действий в Прибалтике означало войну уже не с умирающей Ливонией, а с вполне сопоставимым по силе государством, находящимся к тому же в союзе с Польшей.
И в этот момент Иван впервые пошел наперекор мнению советников. Адашев и Сильвестр настойчиво предлагали перевести все силы на крымское направление, удовлетворившись контролируемыми территориями Ливонии, тем более что основных целей Московское царство уже добилось – выход к Балтике обеспечен, а захваченная Нарва
Однако Иван, которому было уже почти тридцать лет, крайне болезненно воспринял традиционные «нотации» Сильвестра, угрожавшего царю Божьим гневом («…аще ли не так, то душе пагуба и царству разорение!» [7]), если тот не будет следовать его и адашевским советам. Адашеву же царь, очевидно, так и не простил дипломатического поражения.
Но главная причина царского раздражения была психологической – тяжело заболела царица Анастасия, и крайне обеспокоенный царь наверняка вспоминал ее столкновения с Избранной радой, в которых он неизменно принимал сторону друзей.
Окончательный разрыв, скорее всего, произошел в конце ноября 1559 г. – Иван демонстративно поступает наперекор советникам, заявив о продолжении военных действий в Прибалтике.
Сильвестр собрал свои немногочисленные пожитки и уехал в Кириллов монастырь, где постригся в монахи под именем «Спиридон». Что же до Алексея Адашева, то его царь отдаляет от себя, отправив в Ливонию искупать дипломатический провал воинской службой на должности третьего воеводы большого полка.
Возобновившиеся военные действия поначалу были победоносными для русских, которым удалось взять значимые крепости – Мариенбург и Феллин – резиденцию магистра Ордена. Взявшим Феллин Мстиславскому и Адашеву досталась почти вся ливонская артиллерия, плененного магистра Фюрстенберга отправили в Москву. Ливония как самостоятельное государство фактически прекратила свое существование.
Еще один любимец царя, член Избранной рады князь Андрей Курбский, первый принял бой с пришедшими на помощь вассалам литовскими войсками. Опытный стратег, воевавший с малолетства, Курбский литовцев разбил, и те бежали за Двину.
Однако в борьбу за ливонское наследство, как уже говорилось, включились и другие государства: остров Эзель захватила Дания, Ревель и Северная Эстляндия оказались под властью Швеции, литовские войска заняли всю Южную Ливонию, а на территории к западу от Двины образовалось вассальное Литве Курляндское герцогство. Вместо слабой Ливонии Россия оказалась перед лицом трех сильных соперников.
Победа рассыпалась прямо в руках Ивана. Взбешенный царь решил сосредоточиться на главном обидчике – Литве, договорившись со скандинавами. Хотя и с изрядными уступками, но нейтрализовать Швецию с Данией Москве удалось, а в 1562 г. началась масштабная война между Великими княжествами Московским и Литовским.
Но перед этим произошло несколько крупных событий в личной жизни царя.
7 августа 1560 г., так и не оправившись от болезни, умерла царица Анастасия – главная и неизбывная любовь Ивана, женщина, с которой они шли рука об руку с ранней юности и которая родила ему шестерых детей. На похоронах грозный царь рыдал как ребенок и «от великого стенания и от жалости сердца» [16] едва держался на ногах – за гробом его вели под руки.
Вскоре после похорон встревоженное силой нервного потрясения царя боярство просит государя жениться еще раз. Иван, пытавшийся хоть чем-то заполнить зияющую пустоту в душе, соглашается. Его новой женой становится Мария Темрюковна, дочь кабардинского князя Темрюка. Но это не помогло – всех своих последующих жен (а их будет шесть или семь – источники расходятся во мнениях) Иван будет постоянно сравнивать с Анастасией.
После смерти жены злость Ивана на Адашева вспыхнула с новой силой, и по приказу царя бывшего советника, несмотря на все его воинские победы, отправляют в Юрьев и держат там в заточении. В Юрьеве Алексей Адашев заболел горячкой и через два месяца скончался. Никакого злого умысла здесь, похоже, не было, и смерть бывшего друга стала для царя полной неожиданностью. Он даже отправил в Ливонию комиссию для расследования обстоятельств смерти недавнего любимца, и та уверенно подтвердила естественную смерть.
Сильвестр был еще жив, но для мира он все равно что умер – на Руси уход в монастырь навсегда вычеркивал человека из суетной светской жизни. Бывший священник, ставший чернецом, еще несколько лет скитался по северным монастырям, проповедуя нестяжательство, и скончался в 1566 г.
Так или иначе, но в том злосчастном 1560 г. Иван остался совершенно один, лишившись всех своих близких людей.
Этот незаурядный человек обладал недюжинным умом, волей, смелостью, расчетливостью и прочими необходимыми правителю качествами. И он был бы идеальным царем, если бы не одно обстоятельство – эмоциональность, которой природа его наделила сверх всякой человеческой меры. Ему бы темперамент флегматика – и наступил бы на Руси золотой век. Но Иван всю жизнь жил «нервами наружу», крайне болезненно воспринимая не то что удары – тычки судьбы. Сильвестру и Адашеву до поры удавалось направлять эту мятущуюся натуру по благотворному для страны руслу. Анастасия, как никто другой, умела успокаивать супруга и врачевать его стертую до крови душу. Англичанин Джером Горсей, агент «Московской компании», в своих «Записках» характеризовал Анастасию «такой мудрой, добродетельной, благочестивой и влиятельной, что ее почитали, любили и боялись все подчиненные. Великий князь был молод и вспыльчив, но она управляла им с удивительной кротостью и умом» [1].
Трое самых близких царю людей не любили друг друга, но, наверное, есть какая-то высшая справедливость в том, что на знаменитом памятнике «Тысячелетие России» они изображены вместе. В центре композиции – потупившая взор Анастасия, по правую руку – Сильвестр в клобуке, по левую – Адашев с мечом.
А Ивану пришлось учиться жить в одиночестве. Получалось это у него плохо.
У царя окончательно испортились отношения с боярством. В 1561 г., вступив во второй брак, царь составил новое завещание, где огласил список лиц, должных управлять страной в случае его внезапной смерти. Там не было ни князя Старицкого, ни Шуйских, ни представителей других знатнейших фамилий. Зато было много Захарьиных и близких им людей.
Боярство сделало выводы – начались измены и побеги. В январе 1562 г. арестован боярин Иван Дмитриевич Бельский, который «хотел бежати в Литву и опасную грамоту у короля взял» [12]. Бельский был не просто знатным боярином, а наиболее близким родственником Ивана по отцу (за исключением князя Старицкого) и первым по знатности членом Боярской думы. Затем последовала измена представителей еще одной знатнейшей фамилии – 15 сентября того же года царь «наложил свою опалу на князя Михаила и Александра Воротынских за их изменные дела» [12]. В октябре в опалу попадает один из членов Избранной рады, князь Дмитрий Курлятев «за его великие изменные делы» [12].
В 60-х гг. московская аристократия начинает искать счастья за границей: в Литву бежал стрелецкий голова Тимофей Тетерин; накануне войны уже из собранного к походу войска переметнулся знатный дворянин Богдан Никитич Хлызнев-Колычев. Побеги же незнатных «детей боярских» стали обычным явлением.
Меж тем война началась – 30 ноября 1562 г. огромная русская рать выступила на расположенный на Западной Двине город Полоцк. Это был один из ключевых для Литвы городов, именно по Двине отсюда шли поставки хлеба в Западную Европу, которые лежали в основе экономики Великого княжества Литовского. Литовцы промешкали со сбором войска, поэтому Грозный беспрепятственно осадил Полоцк, сильная русская артиллерия разнесла его стены, и 15 февраля 1563 г. город капитулировал.