Иван IV Грозный
Шрифт:
Зато были другие, и достаточно серьезные причины.
Во-первых, сколь бы ни было соблазнительно прикончить крымскую силу раз и навсегда, но уж слишком этот проект напоминает военно-политическую авантюру. Замечательный российский историк С.Ф. Платонов высказался по данному поводу с исчерпывающей ясностью: «Отказываясь “подвигнуться” против Крыма сам “с великим войском”, Грозный был, несомненно, прав. Хотя Курбский обругал его советников, отвративших будто бы царя от Крымской войны, “ласкателями” и “товарищами трапез и кубков”, однако эти ласкатели — если вина на них — были на этот раз умнее “мужей храбрых и мужественных”, толкавших Грозного на рискованное, даже безнадежное дело»{42}. Крым не раз впоследствии попадал в неприятное положение, однако окончательно сбросить эту фигуру с шахматной доски большой политики смогла лишь необъятная Российская империя времен Екатерины II — государство с ресурсами и военной мощью на порядок выше, чем у Московии грозненской эпохи. Наша страна неоднократно сталкивалась с Крымом, но всякий раз русской военной мощи не хватало для решительной победы — ив XVII столетии, и в XVIII… Только при Потемкине и Суворове, в «век золотой Екатерины», это наконец удалось. Борясь на уничтожение с Крымом, даже ослабленным эпидемией, Россия эпохи Грозного многим рисковала. Можно было перенести мор в ряды русской армии, а там и в русскую столицу. Можно было положить лучшие полки вдалеке от русских границ, в голодных степях. Можно было в конце концов увязнуть в противостоянии с политическим патроном Крымского ханства — Османской империей (так
Во-вторых, Ливония, истерзанная междоусобьями, разделенная между несколькими слабыми государственными образованиями, была несравненно менее опасным противником, нежели агрессивный Крым. Первые несколько лет Ливонской войны показали это наглядно.
В-третьих, балтийские государства располагали значительным фондом издавна обрабатываемых земель, притом земель с крестьянами. Ни Казань, ни Крым ничего подобного предложить не могли: там устойчивых очагов землепашества не имелось. А освоение целинных земель требовало переселения на «голые» места крестьянства; только откуда его взять? Особенно если учесть, что сажать его на землю придется в полосе постоянных бунтов и военных действий, чуть ли не на верную смерть, а потери придется вновь и вновь возмещать очередными «вливаниями»… Нет, «подрайская» землица Казани и Дикого поля на первых порах для российского дворянства оказалась совершенно бесполезной. Ливония — другое дело. Между тем небогатые и воинственные «служилые люди по отечеству» давно испытывали недостаток доброй поместной землицы [59] . Реальные «дачи» [60] заметно уступали положенным им земельным «окладам». «Городовые» и «выборные» дети боярские составляли основу вооруженных сил, самую надежную опору трона. Ведение войны в их интересах соответствует интересам самого государя [61] .
59
Есть документальные свидетельства того, что русские дворяне впоследствии получали поместья в завоеванных землях на территории Ливонии. Грамот по русскому землевладению в завоеванной части Прибалтики известно довольно много.
60
Участок земли, полученный на условиях службы.
61
А.Л. Хорошкевич считает, что Иван Васильевич, покорив Казанское и Астраханское ханства, а также Ногайскую орду, вынужден был обеспечивать верхушку тамошней знати средствами к существованию, а для этого в наибольшей степени была пригодна война (понятно, не против их крымских сородичей). Иначе как же ее обеспечить, эту самую верхушку, ведь на указанных территориях «большая часть населения… привыкла добывать пропитание и одежду путем грабежа и захвата». См.: Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003. С. 204. Аргумент этот имеет нулевую ценность, поскольку для того, чтобы подтвердить подобный вывод, нужно фундаментальное исследование культуры средне- и нижневолжских народов первой половины XVI столетия. Без него подобные слова звучат как необоснованная ксенофобия.
Наконец, в-четвертых, на территории Прибалтики и Литовской Руси кипела борьба католиков с протестантами, причем среди протестантов попадались, помимо умеренных лютеран, антитринитарии самого отчаянного пошиба {43} . Русские еретики (например, Феодосии Косой) бежали не в Крым, а на запад… Волны Реформации, подкатывающие к самым стенам России — страны-крепости, — тревожили правительство и Церковь [62] . Позиции православия западнее «литовского рубежа» подверглись мощному прессингу. В ближайшем будущем «конфессиональный натиск» мог стать серьезной опасностью и для самого Русского царства.
62
Впоследствии некоторые кампании в рамках Ливонской войны велись Московским государством под лозунгами своего рода «крестовых походов на запад», против «прескверных лютор»…
Таким образом, решение Ивана Васильевича о начале военных действий в Ливонии имело под собой серьезные основания. Это не каприз деспота, а продуманная, логически объяснимая стратегия.
Итак, в 1558 году московские воеводы вошли с полками на Ливонские земли. Сам Иван Васильевич вплоть до зимнего 1562/63 года похода на Полоцк в боевых действиях не участвовал. Как и прежде, он вполне доверял представителям княжеско-боярской знати высшие военные должности.
Очень редко воеводами в городах и еще того реже — командирами в полках действующей армии назначались люди… не то чтобы совсем «худородные», но хотя бы на два уровня ниже высшей аристократии, «казанских сливок». На задворках время от времени мелькают Роман Алферьев, да Осип Полев, да Андрей Яхонтов, да кое-кто из Вяземских, по роду своему стоявшие невысоко. За государем остается принятие «генеральных», наиболее важных решений. До 1562 года события на Ливонском театре военных действий развиваются в основном благоприятно для Московского государства.
Ливонский орден разрушен, его войска разгромлены по частям, российские воеводы заняли Нарву, Юрьев, Феллин, Мариенбург и целый ряд других городов. В 1560—1561 годах заинтересованность в дележе «ливонского наследства» проявили Дания, Швеция и Польско-Литовское государство. Открытое противостояние с литовскими силами принесло русским воеводам частные успехи под Перновым и Тарвастом. Но в 1562 году российские полки потерпели поражение у Невеля, причем возглавлял тогда войско не кто иной, как сам князь A.M. Курбский, вследствие этой неудачи лишившийся царского благоволения.
Иван IV принимает решение нанести сокрушительный удар объединенными силами Московского государства. Так сказать, произвести демонстрацию русской военной мощи.
Эта военная операция оказалась самой крупной и самой удачной в карьере полководца Ивана Грозного.
По всей видимости, отношения политического компромисса между царем и верхушкой служилой аристократии сохраняются на протяжении как минимум всего десятилетия — с начала 1550-х [63] . Причем самостоятельность Ивана Васильевича растет, и боярско-княжеская испытывает на себе растущее давление. Косвенным, но серьезным свидетельством этого являются сведения о побегах русских аристократов и переходе их на службу к великому князю литовскому. Один из таких беглецов объяснял свое желание переменить государя так: по его мнению, Иван Васильевич «бесчестит» «великие рода», приближая к себе худородных («молодых») людей. В трудах историков общим местом является датировка острого конфликта между царем и знатью — конец 50-х — начало 60-х годов. Но уточняется эта широкая хронологическая полоса по-разному. В данном случае важно следующее обстоятельство: два удавшихся побега значительных людей Московского государства приходятся на 1562 и 1564 годы (окольничий Богдан Никитич Хлызнев-Колычев и князь Андрей Михайлович Курбский). Притом Курбский принадлежал к Ярославскому княжескому дому и стоял в аристократической иерархии России весьма высоко; кроме того, он был одним из опытных воевод, участвовал в крупных кампаниях на высоких постах, знал стратегические планы русского командования… Попытки сбежать совершали князья И.Д. Вельский, а также Д.И. Курлятев. Опалы сыпались направо и налево. Так, оказался в опале и был отправлен в ссылку князь М.И. Воротынский, являвшийся одним из главных козырей в колоде высшего командования России, полководец умный и отважный. Казнь постигла родню А.Ф. Адашева, занимавшего важные воеводские должности и умершего в 1560 году.
63
Подробнее см. главу IV.
В чисто военном отношении это означает следующее: царь берет бразды правления на себя, понемногу оттесняя «сливки» военно-служилого сословия от руля управления страной и армией, делает это жестко, не щадит родовитых и заслуженных людей. В Невеле им был собственноручно убит князь Иван Шаховской — возможно, в связи с изменным делом Хлызнева-Колычева… Следовательно, во время зимнего похода 1562/63 года Иван Васильевич является уже полновластным командующим. Удачи и просчеты, таким образом, следует относить к его способностям и его воле. «Коллективный разум» тут уже не при чем [64] .
64
На главные воеводские должности зимнего похода 1562/63 года были поставлены главным образом представители все той же служилой аристократии: князь Иван Дмитриевич Вельский, князь Петр Иванович Шуйский, князь Василий Семенович Серебряный, князь Иван Федорович Мстиславский, князь Андрей Иванович Ногтев-Суздальский, князь Петр Семенович Серебряный, князь Василий Михайлович Глинский, Иван Васильевич Большой Шереметев, князь Юрий Иванович Шемякин, Алексей Данилович Басманов, князь Петр Михайлович Щенятев, князь Андрей Михайлович Курбский, Иван Михайлович Воронцов, князь Иван Иванович Турунтай-Пронский, князь Дмитрий Иванович Немой, Иван Васильевич Шереметев-Меньшой, князь Андрей Петрович Телятевский, Иван Андреевич Бутурлин, князь Михаил Петрович Репнин, Михаил Иванович Вороной-Волынский, Борис Иванович Сукин, князь Петр Данилович Щепин, князь Дмитрий Федорович Овчинин, князь Дмитрий Иванович Хворостинин, князь Юрий Иванович Кашин, князь Юрий Федорович Борятинский, Никита Васильевич Шереметев, Михаил Петрович Головин, Елизар Ржевский, Роман Плещеев, Федор Нагой. Отдельным корпусом, действовавшим самостоятельно, командовали князь Юрий Петрович Репнин (то ли погиб, то ли умер от болезни в походе), князь Александр Иванович Ярославов, князь Семен Дмитриевич Палецкий, Григорий Иванович Нагой, князь Глеб Васильевич Оболенский и Иван Федорович Карамышев. См.: Баранов К.В. Записная книга полоцкого похода 1562/1563 года// Русский дипломатарий. М., 2004. Вып. 10. С. 119—154. Для важнейшего похода из «старой гвардии», людей действительно опытных, воевод-ветеранов, отобран командный костяк армии. Это Шереметев, Басманов, Вороной-Волынский, князья Шуйские, оба Серебряных, Мстиславский, Турунтай-Пронский, Щенятев, Ногтев-Суздальский, Курбский да Репнины (после смерти Юрия Петровича отдельный корпус вернулся: то ли остальные воеводы не очень понимали, как им действовать, то ли сами литовцы убоялись проявлять серьезную боевую активность и отступили). Настоящий парад блестящих военачальников! Остальные по сравнению с ветеранской группой почти новички! Некоторые из них впоследствии сами станут «зубрами», например одаренный полководец князь Дмитрий Хворостинин, но большинство ничем особенно не выделится, либо же сгинет в опричные годы… Запомним этот факт.
Время наступления и точка приложения усилий были выбраны исключительно удачно. В силу политических обстоятельств литовцы не имели возможности собрать значительные силы. Небольшой корпус (около двух с половиной тысяч человек) во главе с гетманами Н. Радзивиллом и Г. Ходкевичем оперировал на значительном расстоянии от русских полков, опасаясь вступать с ними в битву. Он мог только оттягивать на себя часть сил с направления главного удара да устраивать стычки с нашими разъездами… Таким образом, один из главных уроков казанской кампании был государем отлично усвоен.
Основной удар пришелся на Полоцк. При Василии III московские воеводы пытались взять его как минимум четырежды. Этот город представлял собой стратегически важный пункт по целому ряду причин. Полоцк был богат, многолюден, имел большой посад и «стягивал» значительное количество пахотной земли. На протяжении XVI века он являлся крупнейшим городом на территории современной Белоруссии, а потому представлял собой выгоднейшее приобретение. Полоцк нависал над левым флангом русской воинской группировки в Ливонии. Он также был отличным плацдармом для наступления на Вильно — столицу Великого княжества Литовского. Еще в XIV веке Полоцк являлся столицей крупного самостоятельного княжества, а в XV веке на несколько лет оказался центром мощного, хотя и эфемерного политического образования «Великое княжество Русское» [65] . Как заметила А.Л. Хорошкевич, вся Ливонская война велась «…под лозунгом овладения наследием, якобы оставленным Августом-кесарем своему далекому потомку Рюриковичу» {44} . Иван IV считал Ливонию, и тем более западнорусские земли по праву своим владением, неправомерно отторгнутым соседями. И древняя слава Полоцка, центра важного княжения, как нельзя более привлекала царя с этой точки зрения. Кроме того, Полоцк оказался одним из центров распространения Реформации на землях Литовской Руси. Здесь в конце 50-х — начале 60-х годов возник кальвинистский сбор, разогнанный после прихода московских войск. Здесь же проповедничал русский еретик-феодосианин Фома, ставший протестантом {45} . Рассадник ереси — а именно так воспринимали в Москве XVI столетия любые виды протестантизма, — у самых русских границ вызывал озабоченность у Церкви и государства {46} .
65
Это произошло в ходе гражданской войны 30-х годов XV столетия в Великом княжестве Литовском.
Трудно выбрать пункт, более подходящий для генерального наступления!
Подготовка к походу началась как минимум в сентябре 1562 года. По своему масштабу это военное мероприятие было грандиозным. Оно едва ли уступало «Казанскому взятию» 1552 года и требовало тщательной организации. Поздней осенью отдельные отряды двинулись к месту общего сбора из 18 населенных пунктов: Москвы, Калуги, Можайска, Ярославца, Кременска, Вереи, Вышгорода, Боровска, Рузы, Звенигорода, Волока, Погорелого городища, Зубцова, Ржева, Холма, Молвятиц, Пскова и Вязьмы. Всего, по разным источникам, общая численность полевого соединения составляла как минимум 130 000 человек [66] . Из них 30 000—35 000 человек дворянского ополчения, 12 000—20 000 стрельцов и не менее 80 000 посохи. Артиллерия («наряд») насчитывала около двухсот орудий разных типов. Вообще, этот род войск был предметом особых забот царя Ивана IV. На пушки не жалели средств, пушкарей натаскивали, устаивая учебные стрельбы. Один английский дипломат оставил рассказ об искусных действиях русских артиллеристов, разбивавших во время подобных «учений» фигуры изо льда… С русскими войсками отправились в поход итальянские военные инженеры. Рать в назначенный день (5 января 1563 года) собралась в Великих Луках и стояла там четверо суток. Удивительно, насколько отлаженной была военная машина Московского государства в первые годы Ливонской войны! В организационном смысле она представляла собой настоящее совершенство. Историк Р.Ю. Виппер в восхищении пишет: «В механизме военной монархии все колеса, рычаги и приводы действовали точно и отчетливо, оправдывали намерения организаторов…» {47} На первом этапе похода Ивану Васильевичу удалось сконцентрировать в приграничной области колоссальные силы. Как свидетельствуют источники, для польско-литовского командования это стало неприятной неожиданностью.
66
Эту цифру дают самые осторожные подсчеты. Не исключено, что на самом деле в Великих Луках собралось 200 000 человек и даже более того.