Иван IV «Кровавый». Что увидели иностранцы в Московии
Шрифт:
Через день плавания мы потеряли из виду землю; мы взяли курс прямо на Сев., пока не достигли Нордкапа; 12 дней мы плыли под попутным ветром, без бурь и волнений. Поравнявшись с Нордкапом, мы взяли курс на Юг. – Вост., имея на правой руке Норвегию, Вардгуус, Лапландию, но мы не видали до тех пор, пока не подплыли к мысу Gallant; тогда мы плыли между 2 заливов, а на 32 день по отплытии из Гарвича, мы бросили якорь на рейде св. Николая….
23 июля мы вышли на берег св. Николая, здесь стоит монастырь, в котором около 20 монахов; он весь выстроен из дерева; монахи одеты, как и наши прежние, в черные капоры; их церковь красива, но переполнена нарисованными образами и восковыми свечами. Дома их низки, с маленькими комнатками. Живут монахи отдельно, едят вместе, сильно предаются пьянству, не учены, писать умеют, но никогда не поучают, в Церкви торжественны, молятся долго.
При первом моем приходе настоятель подарил мне 2 больших ржаных хлеба, рыб: свежей, соленой, морской и ручной, живого черного барана с белой мордой, это для того, чтобы радушнее встретить меня; затем, пригласив меня торжественно посетить их жилища, они простились с нами. Городка или жилищ около мон. св. Николая
Эта часть страны, большею частью, покрыта лесами, кое-где пастбища и пахотные земли, много рек и необитаемых островов, как и большая часть этой области, по причине зимних холодов. Монастырь св. Николая на Сев. – Вост., под 64° шир. Река, впадающая тут в море, называется Двиной; она очень велика, но с отмелями; берет свое начало за 700 миль отсюда в глубь страны; на ней стоят Холмогоры и много красивеньких деревень с пастбищами, пашнями и водой. Река эта очень красива между высокими холмами с той и другой стороны, не населенными и представляющими с высокими соснами и др. деревьями своего рода пустыню.
До Холмогор 100 верст (по нашему счету 3/4 мили = 1 вер.); в Холмогорах мы прождали 3 недели, нам не позволяли ехать прежде, чем царь не узнает о нашем прибытии. Царь назначил одного дворянина встретить и проводить нас и наблюдать за доставкой нам провизии и всего нужного на его счет. Мяса и напитков отпускалось ежедневно на 2 руб., кроме издержек на воде – на суда, а на земле на 80 почтовых лошадей с 100 телегами для перевозки моих вин и друг. багажа. Холмогоры большой город, весь построенный из дерева, не обнесенный стеной, с разбросанными в беспорядке домами. Население по манерам грубое, одевается крайне просто, за исключением праздников и свадебных дней. Жители, находя выгодным торговлю с англичанами, очень внимательны к ним, но они много предаются пьянству и другим отвратительным порокам. В этом городе англичане имеют собственную землю, пожалованную царем, и много хороших домов с конторами для собственного удобства. О других городах до Вологды я не пишу, потому что они очень похожи на Холмогоры, и жители не отличаются от тамошних. На Двине я ехал до Вологды 5 недель, так как против течения наши суда тащили люди; другого способа проезда здесь нет. Вологда стоить на р. Вологде, впадающей в Двину. Город длинен и обширен, весь деревянный, как и все прочие здешние города. В этом городе царь построил крепость, обнесенную красивыми, высокими каменными и кирпичными стенами. Здесь (как и в других городах) много церквей; некоторые построены из кирпича, остальные из дерева. Много монахов и монахинь; в городе большая торговля, и здесь живет много богатых купцов. Отсюда мы поехали по земле в Москву на почтовых, до Москвы 500 больших верст (1 вер. = 1 мил. нашей). Ели и ночевали в почтовых городках. Страна здесь очень красива: ровная, приятная, густо населенная, пашни, пастбища, много лугов, рек, красивых и больших лесов. В Ярославле мы переехали чрез Волгу, имеющую больше мили в ширину. Эта река берет свое начало из Белого озера, впадает в Каспийское море, удобное для больших, плоскодонных судов, которые плавают дальше, чем у нас. Английская компания для плавания по этой реке в Каспийское море велела построить барку в 27 тонн, такой здесь и не видывали. Постройка, оснащение и снаряжение всем нужным для морского плавания обошлось английск. компании не дороже 100 здешних марок.
В Москву мы приехали в конце Сентября; никто нас не встретил; также никому из наших соотечественников не позволили выйти к нам на встречу, что породило во мне подозрение об ином течении, чем то, которое мы находили здесь до сих пор. Нас привезли в дом, выстроенный царем для приема послов, обширный и красивый на здешний образец. Два дворянина были назначены состоять при мне: один для наблюдения за доставкой нам припасов, и чтобы у нас ни в чем не было недостатка из царского жалованья; другой – чтобы мы не выходили из дому и никто не приходил бы к нам. Оба ничего не опустили из своих обязанностей. Но тот, особенно, который наблюдал за нами, обходился с нами так строго, что не мало причин было нам думать, что какое-либо насилие намереваются учинить нам. Ни прошения, ни просьбы, ни жалобы не могли дать нам ни свободы, ни аудиенции. Больше 17 недель мы прожили так. Царь, наконец прислал сказать, чтоб мы были готовы во вторник 20 февраля, к 8 ч. утра.
Когда наступил час ехать мне ко двору, явились 2 пристава (так они называются), одетые гораздо лучше, чем я видел их раньше. Они пригласили нас ехать и сели на своих лошадей; посол также сел на лошадь, взятую в займы; его свита шла, к своему большому сожалению, пешком. Посол (т. е. я) был проведен в палату, где обыкновенно сидит один из дьяков, в сопровождении двух вышеупомянутых дворян. Я прождал 2 долгих часа, прежде чем меня позвали к царю. Наконец по получении известия, что царь сел, я был проведен дворянами вверх по 2 лестницам в обширную комнату, где, по моему счету, сидело 300 лиц, все в богатых платьях, взятых на этот день из царского гардероба, они сидели на трех рядах скамеек, поставленных вокруг комнаты, больше для придания величественности, а не то, чтоб они были люди знатные или с отличиями. При входе в комнату я поклонился им своей шляпой, что я считал приличным по их сановитому возседанию, важным лицам и богатым одеждам; но видя, что никто не отвечает мне, я накрыл свою голову и проследовал в палату, где сидел царь, здесь в дверях меня приняли от моих двух дворян или проводников 2 царских советника; они представили меня царю и провели на середину палаты, где я был приглашен стать и говорить, что имею сказать. Я чрез посредство своего толмача сообщил цель моего посольства, как я получил его от королевы, моей повелительницы, от которой я прибыл; при произнесении ее имени царь встал и спросил об ее здоровье и положении; по моем ответе на это он пожаловал мне свою руку в знак своего удовольствия; пригласил меня сеть и расспрашивал меня о различных делах. По окончании чего я передал подарок Ее Величества, чрезвычайно большой серебряный кубок, замечательной работы, с награвированными стихами,
Немного дней спустя царь пожелал говорить со мной секретно и прислал за мной ночью Ближнего боярина; место свидания было далеко, ночь холодная, и я, переменив свое платье на русское, испытал от этого большое неудобство. Я говорил с царем около 3 часов, к утру я был отпущен и возвратился домой, где провел 6 недель, когда снова получил известие от царя, уехавшего на другой день (после свидания) в Слободу, в свой дом отдохновения; по прошествии же 6 недель, что было в начале Апреля, царь возвратился из Слободы и призвал меня к себе. Явившись к нему, я толковал с ним успешно о наших английск. купцах и нашел его столь расположенным к ним, что получил удовлетворение на все просьбы, как относительно больших привилегий, так и др. дел с Ее Корол. Величеством. Отпущенный с полным удовлетворением, я с послом выехал, сел на корабль у св. Николая в конце июня, а в сентябре благополучно прибыл в Англию.
Текст воспроизведен по изданию: Известия англичан о России XVI в. // Чтения в императорском обществе истории и древностей.
О государстве Русском
Джилс Флетчер
Глава двенадцатая. О мерах к обогащению царской казны имуществом подданных
1
Не препятствовать насилиям, поборам и всякого рода взяткам, которым князья, дьяки и другие должностные лица подвергают простой народ в областях, но дозволять им все это до окончания срока их службы, пока они совершенно насытятся; потом поставить их на правеж (или под кнут) за их действия и вымучить из них всю или большую часть добычи (как мед высасывается пчелой), награбленной ими у простого народа, и обратить ее в царскую казну, никогда, впрочем, не возвращая ничего настоящему владельцу, как бы ни была велика или очевидна нанесенная ему обида. Для этой цели чрезвычайно полезны бедные князья и дьяки, посылаемые в области, которые сменяются так часто, именно каждый год, несмотря на то, что как сами по себе, так и по свойствам народа (как было сказано выше) могли бы оставаться долее, не заставляя опасаться никаких нововведений. Действительно, будучи всегда поставляемы вновь над простым народом, они сосут тем охотнее, подобно осам императора Тиверия, которые прилетали всегда свежие на старую рану и с коими он сравнивал, обыкновенно, своих преторов и других областных чиновников.
2
Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ), если кто из них особенно сделается известным с худой стороны, дабы могли думать, что царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников.
Так, между прочим, поступил покойный царь Иван Васильевич с дьяком одной из своих областей, который (кроме многих других поборов и взяток) принял жареного гуся, начиненного деньгами. Его вывели на торговую площадь в Москве, где царь, находясь лично, сам сказал речь: «Вот, добрые люди, те, которые готовы съесть вас, как хлеб, и проч.»; потом спросил у палачей своих, кто из них умеет разрезать гуся, и приказал одному из них сначала отрубить у дьяка ноги по половину икр, потом руки выше локтя (все спрашивая его, вкусно ли гусиное мясо) и, наконец, отсечь голову, дабы он совершенно походил на жареного гуся. Поступок этот мог бы служить достаточным примером правосудия (как понимают правосудие в России), если б не имел в виду хитрую цель прикрыть притеснения, делаемые самим царем.
3
Явно показывать нужду в случае предстоящей новой значительной подати или налога.
Так, теперешний царь, Феодор Иоаннович, поступил по совету некоторых приближенных в начале своего царствования, когда, оставшись весьма богатым (как полагали) после отца, он продал большую часть своего серебра и перелил некоторую часть в деньги, дабы показать, что нуждается в них. Вслед за тем было объявлено о новом налоге.
4
Дозволять подданным отказывать беспрепятственно имущество монастырям (что по суеверию делают весьма многие, особенно в духовных завещаниях) и вносить туда деньги и пожитки на сбережение. Все это дозволено без всякого ограничения и безусловно, как-то было прежде и теперь еще продолжается в некоторых христианских государствах. От таких взносов монастыри чрезвычайно обогащаются. Дозволяют же это для того, чтобы государственные суммы хранились все вместе и были ближе к рукам, если бы вздумалось взять их, что делается часто и без всякой тревоги, потому что монахи охотнее готовы отдать какую-либо часть (по мере умножения богатства), нежели лишиться всего вдруг, а этому они нередко подвергались в царствование последнего государя.