Иван Калита
Шрифт:
Дворский откашлялся:
– Как знать, Иван Данилыч, может, и не совсем так, однако есть и такие, кому не всё по душе. Вот, к примеру, гулял ты у Данилки на свадьбе, а уж злоязыкие похихикивают, великий князь-де с холопом ручкуется.
Нахмурился Калита, крутнул головой:
– Спасибо, Борис Михалыч, не утаил. Мне боярское скудоумие известно. Не понять им, что не холопа Данилку честю, холоп есть холоп, а воина, коему время поспеет Русскую землю грудью закрыть.
– Устало сел на лавку.
– Ладно уж, Борис Михалыч, и великий князь - человек, передохну маленько. Но будет всем ведомо, от своего не отступлюсь.
С первыми заморозками Гаврила покинул лесовиков. Петрухе и Левше сказал:
– За добро ваше век помнить буду. И за то, что с Сагиркой помогли счесться, низкий поклон… Но не могу я боле тут оставаться, к земле меня тянет… Не нынче, так весной, всё одно уйду. Весной от земли дух такой, что душе покоя нет и руки по сохе чешутся… А допрежь, как в деревню идти, в Москву зайду, попытаю ещё раз счастья, может, хоть Меланью сыщу.
Гаврила вошёл в Москву в воскресный полдень. В пасмурном небе плыл колокольный перезвон; у колодца на Зарядье три молодки в шубейках, оставив ведра, о чём-то судачили; проехал мужик на санях; народ шёл к обедне.
Внимательно вглядываясь в каждую, что хоть чем-то напоминала Меланью, Гаврила не торопясь подошёл к Кремлю. От Москвы-реки по Занеглименью тянулся длинный боярский обоз с разной домашней рухлядью. Многочисленная челядь плелась обочь.
Сам боярин ехал с семьёй в возке, запряжённом цугом. В открытое оконце возка Гаврила успел разглядеть красный нос, торчащий из стоячего воротника шубы, и высокую боярскую шапку.
Оказавшийся рядом с Гаврилой словоохотливый монах в зипуне поверх рясы сказал:
– Рязанский болярин Дмитрий Бессонов в Москву из Рязани съехал. Намедни ещё один прикатил… А на прошлой неделе черниговский болярин Родион Нестерович, а с ним полторы тыщи слуг, челом великому князю ударил. Теперь недалече отсель тот Родион усадьбу возводит… - И добавил: - Ныне многие под руку Москвы встают, Москва ныне в силу входит!
Обоз проехал. Держась гурьбой, в Кремль прошли, переговариваясь, мастеровые.
– В Успенской митрополит седни обедню служит!
– Пойдём послушаем грека…
«А не походить ли и мне по церквам, - подумал Гаврила.
– Может, Меланья в какой? А коли не сыщу, так схожу за Яузу, поспрашиваю Данилку».
В Успенский собор Гаврила попал, когда молебен закончился, у амвона ещё толпились исповедовавшиеся. Исповедовал сам митрополит… Гаврила задумался. Вздрогнул от неожиданности, когда раздался громкий голос.
– В храм вступая, мысли мирские за притвором оставляй…
В упор на него смотрел митрополит. Тусклый свет свечей выхватывал из темноты его худое, неподвижное лицо. От этого пронизывающего взгляда Гаврилу пробрал мороз.
А митрополит уже спрашивал:
– Кайся, в чём грешен?
Гаврила повалился на колени.
– В тяжком грехе каюсь, людскую кровь пролил!
Сурово нахмурился митрополит, а Гаврила, торопясь и захлёбываясь, рассказывал, как Василиску угнали в неволю, и как с Меланьей в лесу укрывались, и как надругался над ним Сагир-хан, и он после того в лес ушёл да там с тем Сагиром рассчитался…
Умолк Гаврила, задумался митрополит. В страхе ждал Гаврила, но вот митрополит покрыл его голову, глухо сказал:
– Отпускаю грехи твои, бо нет на те вины, и не людей ты убивал, а насильников…
И почудилось Гавриле, что говорит это митрополит не только ему, но и Петрухе, и Левше, и деду Пахому, и Серёге, и другим ватажникам-лесовикам…
За Яузу Гаврила попал к вечеру. Без труда отыскал с ободу бронников. Шёл притихшей улицей, заглядывал во дворы. Дома всё больше маленькие, на три окна, а рядом мастерские. И в каждом дворе высокие поленницы дров. Попадались дома и побольше.
У проходившего мужика спросил Данилку. Тот руками развёл:
– О таком и не слыхивал!
Гаврила с ним согласился:
– То так. Богат мужик везде знаем, а убог и во своём граде неведом ходит.
Из переулка, навстречу Гавриле, вышел смуглый, чернобородый мастеровой в заячьем треухе и новом полушубке. На ногах у мастерового не лапти, как у Гаврилы, а обшитые кожей валенки.
«Богато живёт, - подумал Гаврила. Лицо мастерового показалось ему знакомым.
– Где я его видел?»
Мастеровой прошёл мимо, а Гаврила глядел ему вслед и терялся в догадках. И тут, когда мастеровой был уже далеко, Гаврила припомнил день, когда повстречался с Данилкой в Москве и тот дал ему целую горсть денег. Тогда этот самый человек стоял рядом с Данилкой.
– Послушай, дядя!
– бросился догонять мастерового Гаврила. Тот остановился.
– Скажи, как сыскать Данилку? Молодой такой…
– Погоди, погоди, - прервал его мастеровой, внимательно вглядываясь в Гаврилу.
– Кой я тебе дядя, меня Олексой кличут. А вот тебя я, кажись, припоминаю. Уж не тя ли как-то на масленой мы с Данилкой встречали?
Рот у Гаврилы растянулся в улыбке, он закивал головой.
– Вот так да, сыскался, пропащая душа!
– обрадовался Олекса.
– А мы тебя тут ищем. Пойдём со мной!
– Олекса взял Гаврилу за рукав.
– Я те не только Данилку, а ещё кого-то покажу. Вот уж истинно обалдеешь…
Глава 6