Иван, Кощеев сын
Шрифт:
— Проверить необходимо, — говорит. — Потому как надо мне убедиться, что вы не умышленные какие-нибудь басурмане, а сами по себе ходоки с намерениями. Поэтому вот моё таможнее слово: разгадайте три мои загадки. Разгадаете — пушшу вас в королевство, так и быть.
— А не разгадаем, — не пустишь? — интересуется Иван.
— П-пушшу, — подумав, отвечает таможня. — Но за мзду.
— Да за какую ж мзду? — умиляется Иван. — Сказано ж: нет у нас ничего!
— Ничего в двух мешках не носят, — заявляет таможня.
Иван с Горшеней переглянулись опять: уж
— Добро, — говорит Горшеня, — давай, таможня, запускай свои загадки в карманы наши босые. Коли уж нет других вариянтов…
Таможня самым повелительным образом время растянул: ружьишко из одной подмышки в другую переложил, поднял с земли папиросный цоколь с табачком на конце, увесистым наградным огнивом его запалил, и только после всего этого изнурения приступил к дознавательным процедурам.
— Вот вам первая загадка, — говорит. — Про меня. Как поем я, ребята, мяса, так хочется мне кваса. А как попью кваса, так обратно хочется мяса. И что мне делать?
Горшеня бороду почесал.
— Надо бы тебе, таможня, — отвечает, — поменьше хотеть.
— Ну допустим, — кивает мужичок как-то наискось. — Тогда второй вопрос напрашивается. Про то же самое, про меня. Вот хочется-то мне меньше, а можется-то мне больше. И кто виноват?
Ивана затылок пальцами поцарапал.
— Ты же сам, — говорит, — и виноват, таможня. Во многих возможностях — многие печали. Моги поменьше, некого будет виноватить.
— Принят ответ, — кивает таможня. — Ну а в связи с этим ответом и третий вопрос возникает, самый засыпчатый. Про вас теперя: што у вас всё-таки в мешках, ребята?
— Это вопрос или загадка? — не понимает Иван.
— Для вас — вопрос, а для меня — натуральная загадка. Ну дык что там за ничего такое?
Вздохнул Горшеня — его очередь отвечать.
— Курочки, таможня. Несушки-везушки: с собою несём, на продажу везём.
— Ага! — обрадовался таможня. — Вот такой ответ меня устраивает. Наконец-то мы добрались до самой наисущественной главности!
Руки потёр, сапогом об сапог постучал, голенище оттопырил.
— Ну что, — говорит, — праздноходцы, завертайте-ка в куст. Там все циклорации и заполним.
Сказал и шмыгнул в свою осударственную засаду.
Делать нечего, отправились Горшеня и Иван за таможней, в самую листву забрались. А когда вышли обратно, то что-то в воздухе изменилось: лица у обоих сконфуженные, мешок у Горшени развязанный.
— Ну обманули представителя, — шёпотом сокрушается Горшеня, узелок затягивает натуго. — А что делать? Сам своею нечистоплотностью на ответную нашу нечистоплотность напоролся. Правильно?
Иван только руками разводит.
— Если б он с нами по-человечески, — развивает Горшеня, — то и мы бы с ним по-людски. А коли в таком масштабе, то и мы соответственно…
И вздохнул. Потому как оправдания оправданиями, а на душе все равно неспокойно. Получается, что проникли они в Человечье царство не особо честным путем. Чего тогда хорошего ожидать? Похоже, нечего.
Напоследок
А и шут-то с ним, с таможней этим!
Иван тем временем пригорок преодолел, на вершинку взобрался, Горшеню за руку подтянул. Глядят оба на раскинувшуюся перед взором картину, а картины той для начала — пять землянок да четыре погреба. А далее ничего не видать пока: туман стелется — тайнами не делится.
— Ну здравствуй, Человечье царство! — кланяется Горшеня и ногу свою больную руками разглаживает, чтобы слишком громко не ныла.
14. Исторические хроники короля Фомиана
Ну а коли Иван и Горшеня переступили границу, то, стало быть, и мы с вами из одной части сказки в другую перешли. Добро пожаловать в Человечье царство!
Только вот ведь какой нюанс от Ивана с Горшеней пока что туманом прикрыт: это вовсе не царство, а самое натуральное королевство! И правит им не царь, а король, и зовут его Фомиан I Уверенный. Почему король, а не царь? Ответ на то — целая история. Но поскольку наши главные герои бредут сейчас под горку и ни о чём существенном не разговаривают, расскажем-ка мы вкратце о короле Фомиане и его, так сказать, внутренней политике. Ибо человеческому королю без политики нельзя, он ведь не Тигран Горыныч какой-нибудь!
В детстве-то этот самый Фомиан никаким королём не был, а числился самым обыкновенным царевичем, и звали его родные да придворные Фомой, Фомушкой, а то и запросто Фомкой. Но вот когда царевич подрос, схоронил безвременно ушедшего своего родителя Маркела Докучного и сам приготовился оседлать трон, стали его теребить некоторые сомнения. Ну что это, думает, за имя такое — царь Фома Второй? Не царское имя, право слово, и номер не царский! Да и вообще, думает, какого это лешего страна моя всё в царствах числится? Европа мы али не Европа? Посмотрел на карту, посоветовался с генералами своими, а те отвечают: «Так точно-с, Европа! Самая филейная её часть, самая вырезка, не какой-нибудь там мозжечок или мускул!»
Фома и обрадовался. Коли так, думает, то пусть царство отныне считается королевством, а царь именуется королём, и чтоб имя ему было утверждено на просвещённый манер — Фомиан! А раз Фомиан, то Первый, потому как таковых ещё не было! И прямо накануне коронования издал соответствующий указ да ещё прибавил к нему пункт, чтобы всех придворных отныне тоже по-просвещённому именовать. Тонкости переименования никому доверять не стал, проработал собственнолично. Таким образом, начальник охраны у него из Еремея в одночасье переиначился в Ерементия, стряпуха Лукерья скоропостижно переименовалась в повариху Лукерьетту, Стёпка-писарь стал делопроизводителем Степаноидом, и прочие-распрочие превращения.