Иван Молодой. "Власть полынная"

Тумасов Борис Евгеньевич

– Коня мне, Фёдор. Хочу верхоконно ехать. Один из рынд придержал стремя, дьяк Фёдор едва на коня взгромоздился, как князь взял с места в рысь. Дьяк насилу догнал его. Иван Молодой оглянулся, проговорил со смешком:

– Постарел ты, Фёдор. Дьяк ощерился:

– Лета, великий князь, что воду расплёсканную, не собрать. Ан о прожитом не жалею.

– Ноне на Думе государь совет держать будет. Жениться решил.

– У государя года позволяют…

На Думе Иван Молодой сидел молча, бояр слушал. А они всяк своё говорили, но к одному склонялись: государю жениться надобно.

Так заявили да и разъехались.

А Ивану Молодому, хоть и считавшему, что женитьба - это дело отца, что-то в душу закралось: какова царевна византийская, не станет ли она козни против него, великого молодого князя, творить?..

Всю неделю эта мысль точила. И не с кем сомнениями поделиться. Саньку в Тверь услали, воротится через месяц, с духовником, митрополитом, не осмелился говорить.

Однажды увидел Глафиру, комнатную девицу великой княгини Марии, улыбчивую, добрую. Вспомнилась та ночь, какую она подарила ему, молодому великому князю.

Подозвал:

– Тревожно мне, Глафирушка, душу червь точит. Та всполошилась. Подошла, в глаза заглянула:

– Что тревожит тебя, княже мой?

– Аль слухи тебя миновали?

– О чём ты, княже?

– Великий князь, государь, жениться решил. Глафира улыбнулась:

– Эка печаль. Давно бы пора. Доколь великому князю глазищами по девкам зыркать?
– Чуть погодя добавила: - На ком князь выбор остановил?

– В том и печаль, Глафира. Коли б из своих княжон, а то на девице из рода царского, византийского. Племянница последнего императора константинопольского, Софья Фоминична. Она у папы римского от турок укрывается.

Глаша удивлённо подняла брови:

– Аль государь видел её?

– Нет.

– Чудно. В прежние лета невест на смотрины со всех княжеств свозили.

Припечалилась, головой покачала:

– Видать, не по любви государь женится, а по расчёту. Да ты, княже, не огорчайся. Бог даст, ко двору придётся, как у нас в Коломне говаривают.
– И прошептала: - Хочешь, я к тебе нонешней ночкой приду, утешу?

И пошла, посмеиваясь. Приговаривала:

– Господи, прости меня, грешную. Козни демонские одолевают…

Уже подъезжая к Москве, Санька завернул в стоявшую на пути просторную крестьянскую пятистенку.

Пока передыхал и с хозяевами разговоры вёл, в избу девица заглянула. Розовощёкая, косы платком прикрыты. На гридня глаза метнула.

«Дочь хозяйская», - подумал Санька. А отец только знак ей подал, и молодка выставила на стол чашу с кислым молоком, хлеб свежий.

Ест Санька, а сам нет-нет да и взглянет на девчонку. Вышел хозяин из избы, встал и Санька. Поблагодарил молодую хозяйку, поклонился, а покидая избу, осмелился:

– Зовут-то тебя как, девица-краса? И, услышав, сказал:

– Жди, Настёна, сватов жди. Пойдёшь ли за меня?

– Коли всерьёз, пойду…

Однако не суждено было Саньке в то лето сватов засылать к Настёне. Едва он из Твери воротился, как позвали его к Ивану Третьему, и тот велел Саньке готовиться к поездке в далёкий Рим.

На Арбате в деревянном рубленом домишке с оконцами в мелкий переплёт и островерхой черепичной крышей вот уже более десяти лет как поселился италийский монетный мастер Иоанн Фрязин. Прижился на Московской земле, к холодам русским привык.

Жену тоже из Италии привёз и сына, Франца, помощника в делах литейных. Иоанн мастер знатный, монеты для Московского княжества печатал. Из серебра лил под зорким надзором людей государевых. Сколько укажет великий князь, столько и выплавят они с Францем. И за ту великую пользу, какую приносил Иоанн Фрязин Московскому княжеству, Иван Третий пожаловал мастера званием дворянина.

Может, и дальнейшая жизнь его шла бы как по накатанной дороге, не случись события, в котором Иоанну Фрязину отводилось подобающее место.

В малой палате сидели вдвоём, Иван Третий и Иван Молодой. Поначалу государь хотел было братьев позвать, да передумал: разговор-то для них будет не слишком приятный.

В палату последние лучи заходящего солнца проникают через высокие оконца. Ещё час-другой, и наступит сумрак. Тогда дворцовые девки зажгут свечи и в палате запахнет воском. Государь откашлялся:

– Вот, сыне, ходили мы на Великий Новгород, заставили новгородцев признать власть нашу, великих князей московских. Выкуп они дали, от Волока и Вологды отказались, хоть мы и без того давно уже этими городами владеем. И за ту их покорность обещал я держать Новгород в старине, по пошлине, без обиды. Смекаешь, сыне, великий князь Иван Молодой, к чему я речь веду? Вернул под власть Новгороду Торжок и Демон, крёстное целование с них сложив… А что же новгородцы? Не они ли поклялись не отдаться никакому королю или великому князю литовскому, не знаться с недругами великих князей московских?.. Ноне начали забывать новгородцы, что крест целовали на верность Москве.

Говорил государь Иван Третий, а молодой Иван слушал и соглашался.

– Когда карали новгородцев, чуяла душа моя, что корни крепкие в том городе. Затаятся, а потом в неурочный час дадут поросль… Прислал Феофил письмо владыке Филиппу: снова начали бояре сети плести, подговаривать люд против Москвы. Пытался Феофил увещевать их, да попусту: закусили удила.

Иван Третий внимательно посмотрел на сына:

– Вникаешь, Иван, о чём я речь веду? Молодой великий князь кивнул.

– Так вот, сыне, намерен я слать тебя в Новгород, да не с миром, а с чашей яда. Должны знать бояре карающую руку московских великих князей. И ты помни, что уже не малолеток, а великий князь Московский Иван Молодой… Казни их! Двух-трёх смерти предашь, иные уймутся. Страхом покорим новгородцев. Эвон как ведут себя. Не хотят в единении жить. А нам, великим князьям московским, единая Русь нужна, не удельная. Вот ты, сыне, и напомни им о том.

– Исполню, государь.

– Не милуй виноватых. А коли ненароком безвинного достанешь, не огорчайся, другим в науку.

Слова отца не удивили Ивана Молодого. Знал, Русь на силе и страхе держится издавна. Ещё Иван Калита, предок его, за великий княжеский стол бился правдами и неправдами, татар на Тверь наводил, козни в Орде против князей удельных творил…

А Иван Третий будто читал мысли сына: - Отчего я братьев своих сюда не призвал, с тобой один на один речь веду, - речи мои им неприятны. Они, ведь знаю, с усобицей не слишком хотят расстаться… Придёт время и для Твери. Твой дядька, тверской князь Михаил, видно, забыл, что в родстве мы, к Литве потянулся… Видит Бог, по-доброму хотел я с ним жить, на поклон к нему ездил. А он возымел о себе, что выше Москвы. Многие его бояре поняли, что пора нашей земле единиться. Настанет час силе ордынской противостоять, и тут, великий князь Иван Молодой, сила с силой столкнётся и чей удар пересилит, за тем и победа… К тому, Иван, князь великий, новгородцев взывай. А тех, до кого слова твои не доходят, не щади!