Иван Молодой. "Власть полынная"

Тумасов Борис Евгеньевич

Расходились бояре, но государь задержал сына:

– Сомнения меня берут. Не простит Ахмат Москве вольность Юрьева. Как бы не повёл на нас Орду. Ахмат татарин злой. Не лучше ли послать ему дары, умилостивить хана?

Иван Молодой поднял брови:

– Государь, хорошо сказал Даниил Холмский: гоже ли нам, русичам, гнуться перед ордынцами?..

А было всё так.

Сотню насадов [33] с охочими вятскими людьми повёл воевода Юрьев в дальний набег. Двинулись по Каме потомки

древних ушкуйников. Гребли огромными вёслами, по двое на скамье. Рывок - и весла зарывались в воду, взмахивают - и снова рывок. С насада на насад перекликаются вятичи.

33

Насад - речное плоскодонное судно с высокими бортами.

А когда с Камы на Волгу выскочили, осторожнее пошли. Подняли на насадах паруса, скользят. Под Казанью ни переклички, ни говора. Казань ночью миновали. Проскочили без шума. С казанских стен стража только прокричала что-то.

Так до самого Сарая дошли.

Лазутчики доложили, что в городе не ждут набега, а сам хан Ахмат пребывает где-то в казахских степях на охоте.

В сумерках высадились на берег, разобрались по десяткам и сотням. Передохнули, пока ночь тёмная, южная не накрыла город. Подступили с бережением. Первыми учуяли чужих собаки, подняли лай.

Воевода Юрьев перекрестился и зычно выкрикнул:

– Давай, ребятушки, громи неверных!

И, растекаясь по узким улочкам, кинулись вятичи по дворам, огороженным дувалами и плетнями, круша всё на своём пути. Били дубинами и топорами, дедовскими мечами и молотами. Никому не давали ватажники пощады. Кричали во всём Сарае, у мечетей и у синагоги, звякнул колокол в православной церкви.

Оружные татары сопротивлялись отчаянно, но не было той силы, какая могла бы противостоять в ту пору ватажникам.

К утру всё было кончено. Разграбив и разрушив всё, что можно было, вятичи покинули Сарай, освободив пленников, годами томившихся в неволе.

Набег на город застал хана Ахмата в пути. В сопровождении темников и тысячников, в окружении верных нукеров он возвращался с охоты, когда ему доложили, что русские разорили Сарай, ограбили ханский дворец.

Мурзу, принёсшего хану дурную весть, Ахмат забил плетью и тут же послал вдогон русским тумен. Но они уже миновали Казань, вошли в Каму.

Ахмат в гневе собрал на совет старейшин, говорил:

– Случилось невиданное. Со времён Батыя, с тех пор как великий полководец основал Золотую Орду, ни один враг не смел посягнуть на неё.

Так говорил Ахмат. Он кривил душой, когда произносил эти слова. И старейшины знали, но промолчали, что был такой полководец, который прошёл через Орду, нагоняя на татар страх. Таким был великий Тамерлан Самаркандский. Хромец Тимур!

А Ахмат продолжал говорить гневные слова в адрес русских:

– Мы возьмём Москву и угоним в рабство всех мужчин, какие способны трудиться, и тех урусских красавиц, какие родят нам храбрых воинов. Мы увезём из Москвы столько богатств, сколько увезут наши кони. Но то будет не сегодня. Я объявлю тот день…

Когда старейшины разошлись, Ахмат долго сидел в задумчивости. Его орда самая многочисленная. Но она не та, какую вёл на Урусию хан Батый. Та Орда, Золотая, раскололась, и из неё выделились Казанская и Крымская орды. Ахмат думает, что и казанцы, и крымцы откажутся объединиться с ним, чтобы покарать Московию. Хан убеждён, что в походе на Москву он может положиться разве только на великого князя литовского Казимира. Литва и Польша не забыли, как Иван Третий вырвал из-под их влияния Великий Новгород…

И Ахмат решает, что на Москву он пойдёт всей ордой, заключив союз с Казимиром. Но прежде пошлёт послов к Ивану Третьему, чтоб Москва признала свою зависимость от Золотой Орды и выплачивала ей дань, какую возила в прежние лета…

В августе Иван Молодой побывал в Устюге и Вологде. Месяц в седле провёл. В Москву ворочался через Ярославль. И так ему хотелось завернуть на подворье, где жила Олеся, - насилу удержался. Побоялся рану душевную бередить…

А осень наступала уверенно. Ночи уже стали прохладными, к утру даже холод пробирал, и Иван надевал корзно.

Дорогой молодой князь думал о том, что, с кем из воевод ни довелось повстречаться, у всех один ответ: ежели Орда на Русь двинется, всем встать на её защиту…

В Твери князя Ивана уже ожидали. Дозорные уведомили князя Михаила Борисовича, и он, заслышав стук барок и окрики ездовых, выскочил на крыльцо и зашумел на челядь. Та засуетилась, забегала. Проворный отрок помог молодому великому князю Ивану выбраться из колымаги.

Здесь, на подворье тверского князя, Ивану всё было знакомо. Сердце сладко ворохнулось, вспомнилось прошлое.

Ещё при жизни матери, великой княгини Марии, князь Иван несколько раз бывал в Твери, но после её ухода из жизни не доводилось…

Князь Михаил обнял племянника, велел истопить баню. Потом, передыхая, они сидели за трапезой и разговаривали о наболевшем: вспомнили великую княгиню Марию, её преждевременную смерть. Князь Михаил сказал, что слух был, в её хворях бояре московские замешаны…

Потом тверской князь осудил выбор Ивана Третьего, говорил: греческая царевна, дескать, заставит государя по-новому глянуть на великое княжение.

Молодой князь уже намерился отойти ко сну, а Михаил Борисович своё говорит, сон разгоняет: Иван Третий-де замыслил Тверское княжество под себя подмять…

Пробудился великий князь Иван от щебета птиц за окном, окриков дозорных на тверских стенах. За стекольцами пробивался блеклый рассвет.

Неожиданно припомнился разговор с дядей. Обижается князь Михаил на государя. Однако когда молодой Иван спросил, как Михаил поступит, ежели Орда на Русь пойдёт, ответ был достойный:

– Распри наши княжеские и обиды наши нас, русских, касаемы. Но не доведи Бог иноземцам в них вмешаться! Тут мы заодно стоять должны!