Иван Васильевич Бабушкин
Шрифт:
Маленький ямщик, не раз проезжая глубокой осенью из Леденгского в Тотьму, видел, как возчики из последних сил, проклиная свою жизнь и все на свете, бьются по обочинам залитых дождями проселочных дорог.
Так же тяжело было работать и на лесосплаве. Купцы, арендовавшие у казны обширные лесные участки, предназначенные для вырубки, заключали с соляным управлением договоры о доставке дров с полой водой. Поэтому, как только проходил ледоход, и можно было сплавлять заготовленные зимой в верховьях лесных речек дрова, на десятки верст вокруг солеварен закипала работа. Дело решали буквально дни, — лесные ручьи и
Арендаторы-купцы и само управление солеварнями, также нанимавшее ранней весной ватаги лесосплавьщиков, ставили рабочим непременное условие:
— Хоть потони, а плот вовремя пригони!..
Зимой широко практиковалась выдача авансов будущим сплавщикам леса и дров. Смотритель знал, у кого из окрестных крестьян не хватит семян для ярового посева, у кого пала от бескормицы лошадь, и услужливо предлагал «помощь»: давал ссуду зерном и деньгами, требуя с семьи одного-двух лесосплавщиков. Купцы пользовались безвыходным положением крестьянской бедноты, и кабальная система отработок применялась в широких размерах.
Отрабатывать купеческую и смотрительскую «помощь» приходилось в крайне тяжелых условиях. Лесосплавщики должны были перевязывать и поправлять плоты в ледяной весенней воде. Крутые повороты лесных речек, протекавших по каменистому руслу, требовали от всех рабочих, плывших на плоту, огромной физической силы, сноровки и выносливости. Смелость и сила требовались и от «выносных», направлявших движение плота, и в особенности от «конечных», с неимоверным напряжением пытавшихся выправить ход при помощи одного — двух огромных обрубков, заменявших руль.
Зачастую случалось, что или «длинник», или «швырок» разбрасывало по всей речке. Тогда Ваня видел, как лесосплавщики бросались в ледяную воду и баграми ловили уплывавшие дрова. Были случаи, что некоторые из рабочих тонули, другие сильно простужались и, возвратившись со сплава в село, тяжело болели и умирали. У леденгских крестьян даже в поговорку вошло: «На сплаве остудился да на тот свет и переселился».
Когда кончался лесосплав, Ваня вновь и вновь проезжал по знакомым местам: от Леденгского до Чурилова, а затем и до Тотьмы. Перед маленьким ямщиком во всей красе и своеобразной, непередаваемой прелести зеленел могучий лес. Как серебро, там и сям звенели и поблескивали еще не совсем успокоившиеся после вешнего буйства ручьи и мелкие речки.
Мальчик любил выезжать из Леденгского, когда над Параниной горой еще висел серебристый туман, а заречные слободы Кошелево и Заречье тонули в утренних сумерках.
Отдохнувшие за ночь лошади быстро пробегали небольшое поле, отделявшее село от леса. За лесом начинались болота, то верховые, с белым, как вата, мхом, то низинные, с зелеными мхами. Редкие березки белели на фоне светло-зеленых мхов и осоки. К осени на верховых болотах каплями крови проступали пятна созревающей клюквы, и когда лес почти полностью ронял листву, эти болота казались окрашенными кармином. Непроезжими становились лесные дороги в осеннюю непогоду. Во время поездок Ване приходилось не раз ночевать в лесу. Он ставил лошадей под густой навес елей, а сам коротал долгую непогожую ночь в землянке смолокуров.
Доводилось ему слышать передававшиеся в той лесной стороне из рода в род предания о красавице девушке, глубоко-глубоко в недрах земли скрывшейся от преследований разбойников и плачущей горькими слезами о своей загубленной доле. Слезы ее выступают поверх земли солеными источниками, и люди мучаются, работая на солеварнях. Но придет время, когда разбойники будут изгнаны из лесов, и тогда слезы девушки превратятся в теплые, благодатные для людей лечебные ключи. Слышал он и протяжные старинные песни о «горе-злосчастье, что черной тучей над лесами угрюмыми сгустилося…».
С каждым годом Ване жилось все тяжелее. Характер его формировался в суровой трудовой жизни. Он не только видел, но и сам испытал на себе всю тяжесть полукрепостного труда.
Когда Ване исполнилось десять лет, в Леденгское вернулась за своим сыном Екатерина Платоновна. Она продала жалкую домашнюю утварь, обошла своих соседей, заглянула с Ваней на деревенское кладбище, заросшее густой травой и кустами бузины, горько поплакала на могиле Василия Акинфиевича, прощаясь с дорогими местами.
Ранним утром Екатерина Платоновна вышла с Ваней за околицу села, подвязав покрепче за спиною берестяное лукошко с пожитками. По-прежнему покрыты густым иссиня-черным облаком длинные и низкие сараи солеварен. До самой земли поклонилась Бабушкина селу, в последний раз окинула взглядом видневшееся кладбище с могилой мужа и не спеша, тронулась в путь. Ваня шел рядом, держа мать за руку, и, как взрослый, постукивал по дорожной пыли белой березовой палочкой.
Путь был неблизкий. До почтового тракта шли пешком, затем Екатерина Платоновна упросила попутчиков подвезти ее с сыном до станции железной дороги.
…Через несколько дней поезд подходил к столице. Впереди, в туманной дали, виднелся город. Ваня широко раскрытыми глазами смотрел на бесконечные пригороды, высокие фабричные здания, широкие улицы.
Глава 2
«Проворная жизнь»
На другой же день, но приезде в столицу Екатерина Платоновна, по совету землячки, повела Ваню к хозяину зеленной лавки. Лавочник был из богатых, он держал ларьки почти на всех рынках столицы. Из своего склада лавочник рассылал мальчиков-подручных во все концы города: и к покупателям, «которые почище», и в ларьки на Сенную, и на Апраксин рынок.
Екатерина Платоновна кланялась, несмело упрашивая хозяина взять «хоть на первое время» Ваню «в ученье».
Лавочник сначала лишь молча качал головой: худощавый деревенский мальчик вряд ли справится с работой, которую выполняли шустрые ярославцы — подростки, умевшие «показать товар лицом», но под конец переговоров еще раз недоверчиво оглядел Ваню и не торопясь, четко и внушительно произнес:
— Ну, уж так и быть, попробую, возьму мальца. Только, чур, уговор дороже денег: что скажу — выполнять свято. Хлеб-соль — мои. Одежа — тоже моя. А ноги да проворство — твои. Сметка, чтоб покупателя не упустить, тоже твоя. На выучку не серчай: за битого двух небитых дают. Потрафишь — полтину в месяц положу для начала. Не потрафишь — палки не пожалею. Запомни сразу и навсегда: лежебоков не держу. — С коротким смешком он добавил: — У меня жизнь проворная! Слыхал, чай: волка ноги кормят?