Иван - я, Федоровы - мы
Шрифт:
Весь исцарапанный, лейтенант был доставлен под конвоем на командный пункт Сологуба. У входа в блиндаж стоял Сологуб с тем самым генералом, который догнал их воинский эшелон в пути на машине. Командарм был чем-то озабочен и, увидев Дымова, только усмехнулся, снова обернулся к Сологубу. А лейтенант мог лишь беспомощно переминаться с ноги на ногу и что-то мычать. Старший из бойцов дал ему пинка, чтобы не рыпался, и взметнул руку к пилотке:
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите до комдива обратиться?
– Обращайтесь, - кивнул Чуйков.
– Товарищ полковник, захватили фрица! Под водою плыл... Лается по-нашему, гадина, и ваше имя еще называет...
Комдив оглядел пленного, хитро сузил веселые глаза:
– А может, хлопцы, це наш?
– Не-е... Наши в трусах не воюют, - уверенно ответили бойцы в один голос.
– А они, сволочи, кое-какие наши слова изучили. Тот фриц со сбитого самолета тоже в трусах был и по-русски ругался...
– Ладно, идите, - отпустил комдив солдат, потом вытащил изо рта Дымова пилотку, развязал ему руки и расхохотался: - Добре ж хлопцы тебя скрутили! Ну, спасибо, лейтенант! Выручил. Быстрый ты, только больно горячий. Прямо настоящий огонь! Так тебя и звать будем.
Давно мечтал лейтенант о том, как выполнит приказ комдива и тот его похвалит, а теперь, сконфуженный, и слова не мог произнести.
– Йодом помазать! И обмундировку дать! А то в таком виде его русалки уволокут, - с улыбкой заметил командарм и, проводив взглядом Дымова, продолжил с Сологубом прерванный разговор.
Они думали, что еще возможно предпринять, чтобы удержать железнодорожный мост через Дон. Захватив его, фашисты могли кратчайшим путем нанести удар по Сталинграду. В том, что они стремились осуществить этот замысел, не было никакого сомнения - с каждым днем все больше к плацдарму стягивалось немецких войск.
Вечером Ваня только переехал мост, как машину остановил Дымов. Он ожидал его в новом обмундировании, радостный. Наша артиллерия разбила скопления противника, и первая попытка немцев взять русских в клещи не удалась. В самом хорошем настроении Дымов и Ваня ночью добрались к своим.
– Ну, докладывай, лейтенант... Огонь, как тебя к Сологубу притащили?
– спросил комиссар Филин. Он, как всегда, уже знал обо всем,
А затем Ваня услышал в темноте голос Богдановича: он стал отчитывать Дымова за то, что тот не подождал, пока откроют движение по мосту, и поплыл через простреливаемый немцами Дон.
"Чуть что - так выручай Дымов!.." - удивился Ваня. Теперь он готов был заступиться за "своего лейтенанта" - так впервые он назвал его про себя.
В ночной тиши раздались тяжелые взрывы, зашарили но небу лучи прожекторов. Это немцы бомбили на подходе к Дону наши эшелоны с боеприпасами, которым все тяжелее сюда было пробиться. За Доном плацдарм настолько сузился, что немцы уже обстреливали железнодорожный мост из полковой артиллерии. К этому времени дивизия Сологуба оказалась отрезанной от соседних соединений и прижатой к реке на небольшом участке у самого моста. От всей противотанковой части Богдановича сохранилось едва ли три огневых взвода. Казалось, что уже нет сил удержать плацдарм, но поредевшие части дивизии все еще отражали натиск противника.
Наконец произошло самое страшное - прекратился подвоз боеприпасов. И когда немецкие танки прорвались через наши боевые порядки - вот-вот захватят мост и овладеют левым берегом Дона, - комдив принял решение: передать оставшиеся боеприпасы одному из батальонов для того, чтобы удержать мост, пока все части дивизии займут оборону на той стороне...
Рвалась шрапнель. Осколки молотили по железным фермам моста и с диким воем отлетали. Пылали просмоленные шпалы. Огонь слизывал краску с железа. Задыхаясь, Ваня бежал по горящему настилу. Кирзовые сапоги и вся одежда так нагрелись, что жгло тело.
– А-а-а!..
– раздался рядом истошный крик. Кто-то, охваченный огнем, сорвался с высокого моста; в грохоте рвущихся снарядов не было слышно всплеска...
– Давай, давай, Ванюшка!..
– Черношейкин толкал его в спину, а Ваня все оглядывался...
На правом берегу остались лейтенант с комиссаром. Комдив приказал им уничтожить две машины с противотанковыми пушками. Переправить их было невозможно: наши танки, подбитые фашистами, преградили путь по железнодорожной насыпи. Но Дымов, уверенный, что они скоро вернутся на правый берег Дона, решил скатить машины и пушки с насыпи и спрятать их в болотистой пойме. И Ваня, если бы не приказ комиссара, помог лейтенанту и нипочем бы его не бросил. Он бежал и все оглядывался. Но в бушующем огне и дыме ничего не было видно.
– Поднажми, Ванюшка!
– торопил Черношейкин.
Мост казался невероятно длинным. На машине когда-то Ваня промчался по нему за несколько минут, а теперь бежит - и конца нет... "Мы-то с Черношейкиным спасемся, - думал он, - а вот лейтенант с комиссаром..."
Наконец пляшущие языки пламени остались позади, лицо обдало свежим ветром. Ухватившись за перила, они жадно глотали чистый воздух и кашляли до хрипоты. Неподалеку, широко расставив ноги, стоял Сологуб. Он будто не замечал рвущейся над головой шрапнели. Все его внимание было приковано к пылающим пролетам моста...
Дивизионный инженер то и дело подходил к Сологубу и горячо доказывал: "Нельзя больше тянуть! Не взорвем мост, потом поздно будет". Но комдив все ждал... Не мог он бросить своих солдат на той стороне. Жаль ему было и мост - прекрасное сооружение рук человеческих.
Ваня молил про себя: "Подожди, Сологуб, подожди еще, миленький..."
Мост объят уже сплошным пламенем - трудно перебежать. И по реке теперь не переплывешь - фашисты подошли к самому берегу, так строчат из пулеметов, что и птице не перелететь...
А лейтенанта с комиссаром все нет. Взгляды Вани и Черношейкина прикованы к мосту. Вот показались двое... Один - коротышка, второй высокий, худой. На этого второго вся надежда Вани. Бегущих то застилал дым, то вдруг они прорывались сквозь него, виделись отчетливее. И, когда приблизились, Ваня узнал в них Кухту и Пивоварова. Лейтенанта не было... Тут подошли саперы, прогнали всех в укрытие.
И когда надежда была совсем потеряна, из огня выбежали еще двое. Издали Ваня приметил голенастого парня, похожего на Дымова, и весь сжался в ожидании: лишь бы не ошибиться. Но нет, это были Дымов с комиссаром. Обгорелые, закопченные. Гимнастерки и брюки на них дымились.