Иван — я, Федоровы — мы
Шрифт:
— «Полянка», — ответил Кухта. — Проходи.
Подошла Аня:
— О лейтенанте ничего не слышно?
— Ничего, — строго бросил ей Кухта и посмотрел в сторону Вани: мальчишка и без того убивается.
— Тогда пойду, — вздохнула Аня. — Если что… сообщите. Ладно?
Сержант, досадуя на свою резкость, как можно ласковее заверил ее:
— Хорошо, сестричка! Тут же прибежим.
Немцы освещали ракетами свой передний край: зеленые и красные трассирующие пули прочерчивали темное небо.
«Ждать больше нечего», — решительно поднялся Ваня.
— Ты куда? — спросил Кухта.
Обмануть Кухту было невозможно, и он ответил прямо:
— Пойду, товарищ сержант, его искать.
Кухта сжал ему плечо:
— Где ты ночью найдешь? Утром обойдем все части, а теперь отдыхай, Ванюшка.
И не столько от ласковых слов сержанта, сколько от его крепкой руки почувствовал Ваня, что и тому лейтенант очень дорог. Но Кухта крепится, значит, и он должен.
Комиссар Филин, обойдя огневые истребителей и бронебойщиков, спустился в овражек и увидел, что у маленького костра задумчиво сидит Ваня, как он всегда любил сидеть, обхватив руками колени и слегка покачиваясь. Рядом с ним стояли два котелка с нетронутым ужином. Чтобы отвлечь мальчишку от горьких мыслей и как-то разговориться с ним, комиссар сказал:
— У тебя огонек? Прикурить можно?
— У вас же горит цигарка, — заметил Ваня.
— Верно. Вот чудак я.
— У меня, товарищ комиссар, так тоже бывает… — пришел Кухта на выручку. — Ищу кисет, а он у меня в руке.
«Что ему сказать? — думал комиссар. — Успокаивать, что лейтенант вернется, — глупо. Он ведь не маленький и понимает, что Дымов может не вернуться».
На этот раз комиссар не совсем угадал мысли Вани. Тот думал не только о лейтенанте, но и о многом другом… Почему-то вспомнил себя мальчонкой, как залез к соседу в огород напиться воды из родника. В нем была необыкновенно вкусная вода, и, чтобы никто из деревенских не заходил пить, сосед закопал родничок, но тот все равно пробился. Ваня пил и смотрел, как из чистого песчаного дна с кипеньем бьет фонтан. Зубы приятно ломило холодком. Вдруг в прозрачном роднике мелькнула тень… Не успел он поднять голову, как его хлестнул кто-то ремнем с железной пряжкой.
«Зверь ты! — говорил потом Ванин отец соседу. — Кулаком родился, кулаком и помрешь!» Железная пряжка рассекла до кости скулу мальчишки, шрам остался на всю жизнь.
Во втором классе Ваня спросил учителя: почему их сосед родился кулаком? Учитель ответил с улыбкой, что кулаками люди не рождаются…
А на войне Ваня увидел, что люди не только последним куском хлеба делятся, но и жизни отдают друг за друга. Комдив Сологуб погиб, чтобы спасти тысячи бойцов. Капитан уступил место в ровике незнакомому солдату. А теперь вот лейтенант…
И в нем как будто что-то оборвалось. Он мысленно, как бы издалека, оглядывал все, что было, что ушло и уже никогда не вернется.
Может, это уходило от него детство?.. И ранняя встреча с юностью заставила его по-новому смотреть на людей.
Так и не смог комиссар разговориться с ним и, приткнувшись головой к кусту, уснул; солдату, который всегда недосыпает на войне, было бы только к чему прислонить голову…
Проснулся Филин от ошалелого, радостного голоса Вани:
— Да вы ешьте, товарищ лейтенант, ешьте! У меня еще припасено. Товарищ лейтенант! Значит, вы достали диск автомата и уложили фрицев!
— Мг… — подтвердил Дымов, уписывая картошку с мясом.
Ваня лежал на земле, подперев руками голову, не сводил влюбленных глаз со своего лейтенанта и, потчуя его, забрасывал вопросами:
— Ну, а потом? Потом?..
— Откопал ногу…
— И всю ночь ползли? Да? — с восхищением ахнул Ваня.
Комиссару вначале показалось, что всю эту сцену он видит во сне. Он даже протер глаза… Дымов сидел целый и невредимый, в изодранных брюках, из которых торчали исцарапанные и побитые, как у озорного мальчишки, коленки. Филин ткнул лейтенанта в грудь:
— Ты, Огонь?!
— Я, — подтвердил Дымов и, запрокинув голову, стал пить чай из котелка.
— Откуда?
— С того света.
— Пусть он ест, товарищ комиссар, — ограждал Ваня своего лейтенанта, считая, что только он имеет теперь на него право.
11
Огромной силой фашисты навалились на оборонявшую центр города дивизию Сараева и овладели Мамаевым курганом, откуда виден не только весь Сталинград, но просматривался за Волгой и левый пойменный берег. Тот, кто владел Мамаевым курганом, владел ключом от города. И командарм Чуйков приказал дивизии Сологуба (ее именовали так и после гибели Сологуба) во что бы то ни стало взять Мамаев.
Истребителей танков вместе со стрелковым полком бросили в обход через Вишневую балку на штурм кургана. Несколько раз, достигнув вершины, наши откатывались под напором превосходящих численностью фашистов. Бой на Мамаевом кургане не прекращался и ночью… Темень прорезали сотни молний-вспышек. Все кусты, все деревца были сметены осколками рвущихся мин и снарядов. Там до сих пор на каждом квадратном метре сотни ржавых осколков, и лишь редкими островками пробивается жесткая, как проволока, трава.
Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила.
Окровавленный и страшный, Дымов кричал охрипшим голосом, толкая автоматом лежащих, поднимая их в атаку.
— Лейтенант! Не троньте! Это мертвые!.. — в ужасе закричала Аня и выпустила из рук плащ-палатку, на которой тащила раненого.
— Давай вперед, вперед!..
— Это убитые! Убитые! Не троньте их! Не троньте!..
— Ну же!.. Вперед, говорю!.. — замахнулся автоматом Дымов, и тут до него дошло, что перед ним Аня.
В свете догорающей зеленой ракеты он увидел ее испуганное лицо. Руки лейтенанта с автоматом опустились…
— Вы ранены, — сказала она и, догадавшись, что он не слышит в этом грохоте, крикнула: — Ранены в голову!
— Все ранены! — Дымов рванулся вперед и налетел на Ваню: — А тебе что приказали… Ступай назад!