Иван
Шрифт:
Примерно через четверть часа он услышал свист и остановился. Посмотрел направо, налево — ничего. Он перевел дух, запрокинул голову и обнаружил небо. Муть начала рассеиваться, и выступили звезды. Дарий дышал глубоко, медленно, ожидая. Снова раздался свист, и где-то очень близко, слева, голос Илиеску:
— Тронулись, господин студент.
— Мы шли так, пока не перевалило за полночь. Усталые, голодные, без воды, но меня к тому же неотвязно мучил вопрос: что с нами будет на рассвете, что — завтра днем. И будет ли у нас послезавтра. С тех пор как мы сошли с дороги, меня не покидало ощущение, что мы повернули назад и держим курс на мост, откуда
— Я думаю, лучше подождать, — сказал Архип, запрокидывая голову назад, на рюкзак. — По правде говоря, последний подъем меня вымотал. Я подзабыл эту дорогу. Последние годы у нас был другой маршрут: на Пьятра-Краюлуй через Омул. И что тут такая крутизна, я забыл… К тому же я хочу дослушать историю, — добавил он. — Ты раздразнил мое любопытство.
Дарий стал нащупывать по карманам сигареты.
— Лаура, конечно, убеждена, что Иван так или иначе нас благословил и что его благословение нам помогло.
— Не кури пока, — остановил его Архип. — Подожди. Ты еще не отдышался. Тебе тоже подъем достался нелегко.
— Что самое интересное, — продолжал Дарий, послушно сунув в карман пачку сигарет, — это что ни на секунду я не задумался, как Иван оказался там, где не было боев, один среди кукурузных полей. Кто ранил его — еще прежде, чем там побывали немецкие истребители? Ведь он был так тяжело ранен, что не мог пошевельнуться, и губами-то шевелил еле-еле. При этом почти не потерял крови — земля рядом была чуть влажной. Как это могло быть? Куда делось его ружье, его ранец? В кармане — один револьвер, и тот без патронов. Замфир его обыскал. Ничего — ни документа, ни письма, ни фотографии. Замфир-то был уверен, что Иван нас благословил, и хотел узнать его фамилию, чтобы оповестить потом семью. Чтоб они знали, где он похоронен. Но ничего не было… И ни один из нас, — добавил он, помолчав и снова доставая пачку сигарет, — ни один из нас не задал себе вопрос: откуда он тут взялся, Иван? Как он сюда попал?
— У каждого мира — своя структура, своя логика, — сказал Архип. — Как тебе, конечно, известно, противоречивость, или непоследовательность, бывает двух родов: очевидная изнутри самой системы и та, которая становится очевидной, лишь если смотреть на нее извне.
Дарий курил и рассеянно слушал его.
— Любопытно, — вдруг сказал он, — но чем больше я смотрю на тебя, тем больше понимаю, как ты похож на Ивана. При том что внешне в тебе ничего от Ивана нет. Однако повторяю и подчеркиваю: только внешне…
Архип оторвал затылок от рюкзака и посмотрел на него с интересом, будто видел впервые. Потом улыбнулся.
— Что ж, я ждал этих слов. Тебя так забрала Иванова тайна, что на уме у тебя одно — как расшифровать ее послание. А поскольку Иван тебе недоступен — не потому, что умер, а потому, что и живой еле говорил, да и то, что говорил, было для тебя за семью печатями,
Дарий смущенно хмыкнул и поискал камень, о который можно было бы погасить сигарету.
— Вы — технологи, социологи, психологи — очень странные люди. Но я думаю, что не всегда все так просто, как вам кажется. Если откровенно, то да, твое сходство с Иваном меня пронзило как нечаянное открытие. Только я вовсе не надеялся узнать через тебя, что творилось в его голове. Другое: эта символическая равнозначность, ваша с Иваном, могла бы восстановить для меня контекст той мистической формулы: «ряд очевидных, но взаимоисключающих обстоятельств». Я сформулировал ее для Ивана, чтобы объяснить ему, что произошло со мной после восьмого ноября. И мне тогда казалось, что в ней я ухватил, как в простом уравнении первой степени, тайну человеческого существования…
— Вы все про Ивана? — вмешалась Лаура, вдруг возникая за его спиной. — Разобрались?
— Откуда ты здесь? — изумленно спросил Дарий. — Почему я тебя раньше не видел?
— Ходила по магазинам, — отвечала Лаура, садясь со вздохом облегчения. — Совсем без ног…
— А остальные где? — поинтересовался Дарий, оглядываясь.
— На подходе. Адела остановилась у киоска купить газет, доктор с мамой и все прочие зашли к соседям одолжить дровишек. А то что-то похолодало, чего доброго, снег пойдет…
Дарий вдруг понял, что ласкает ладонями подлокотники кресла, и со значением улыбнулся.
— Вы должны как-нибудь рассказать мне историю этого кресла, — сказал он. — Такое впечатление, что стоит мне вспомнить про Ивана, а точнее, стоит мне вспомнить про Ивана, сидя в этом кресле, как я либо вижу сны, либо просыпаюсь…
— На сей раз ни то ни другое, — перебил его Архип.
— Как это понимать? — заволновался Дарий, в упор глядя на него. Архип поднял брови.
— А что тут понимать? Вы вывели формулу: «ряд очевидных, но взаимоисключающих обстоятельств», — только, кажется, остались недовольны. — И добавил, удаляясь — Значит, надо еще поискать, значит, поищем еще…
Дарий смотрел ему вслед, охваченный сразу досадой и яростью, что не умеет возразить.
— Alors, nous sommes foutus, — прошептал он. — II n'y a plus d'espoir. Foutus pour Teternite!..
— Nous sommes foutus! — сквозь зубы процедил Дарий, когда Замфир дал сигнал отправляться. — Foutus pour Teternite!
Они вышли на гужевую дорогу, всю в рытвинах, змеящуюся посреди поля. И снова разом, со всех сторон, взорвалась трескотня цикад. Теперь, выбравшись из кукурузных зарослей, можно было снять каски. Замфир и Илиеску прицепили их к ранцам, свою Дарий повесил на руку. Уже появились звезды, но прохлада ночи все не наступала.
— Не разговаривайте лучше, господин студент, — посоветовал Замфир. — Вы, верно, притомились…
— Полночь-то миновала, теперь только и поговорить, — возразил Илиеску. — Пока не дойдем до шоссе. Там опять придется держать ухо востро…
Дарий отыскал платок в верхнем кармане гимнастерки и принялся отирать лицо.
— Слушайте, ребята, — сказал он немного погодя. — А это та дорога, вы точно знаете?
— Та самая, господин студент, — успокоил его Замфир. — Гляньте на звезды. Мы только крюку дали, чтоб обойти село, а так идем верно. Держимся следом за русскими…