Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа
Шрифт:
— Навовсе.
— Куда?
— А хто их знаить… К жидам, мабудь, подались. Сейчас все туда едуть. И явреи, и русские, и нерусские…
Арон молчал, оглушенный известием. Старуха спросила его:
— Дык, паспорт нести показывать?
— Не надо паспорта… — сказал Арон. – Ничего не надо.
— А ты сам-то откудова будешь? Не с ЖЭКу рази?..
Арон достал триста рублей, протянул их в щель старухе:
— Из военкомата. Возьми-ка. Это тебе за Ваньку доплата…
— Батюшки-и-и!.. — тоненько закричала старуха, цепко схватила
Было очень раннее утро…
Сверкающий лаком, совершенно законченный семнадцатиметровый «Опричник» стоял в кильблоках на задворках яхтклуба еще без мачты, но уже одним своим видом — отполированным гребным винтом, гигантским килем, тускло мерцающими медными окантовками иллюминаторов, туго натянутыми леерами, будил самые необузданные видения: дальние моря и неведомые страны, начало новой удивительной жизни, в которой грезились волны и ветры, соленые брызги и разноязычный гомон чужих берегов, сладко дурманящие тропические цветы и шоколадные волоокие женщины с призывными улыбками и тонкими талиями при вполне пухлых бедрах…
И только три детали чуть-чуть притормаживали этот манящий вдаль полет фантазии — старый, ржавый «москвич» Арона, стоявший рядом с кильблоками; кухонные веревки, натянутые от борта к борту между леерными стойками с выстиранным бельишком Арона и Васи; и обычное цинковое ведро, привязанное у самого начала киля под днищем яхты.
В сонной тишине было отчетливо слышно, как кто-то протопал внутри яхты, затем проскрипела и захлопнулась какая-то дверь. Щелкнула задвижка и раздалось, не оставляющее сомнений, журчание чьей-то струи…
А потом послышался характерный звук спускаемой воды и через мгновение все «это» вылилось через открытый гальюнный кингстон в висящее под яхтой обычное, домашнее цинковое ведро.
И хриплый со сна голос Арона:
— Васька! Сегодня твоя очередь парашу выносить…
И ни словечка в ответ… На палубу в одних трусах вылез сонный, подрагивающий от утренней свежести Василий. Он трижды развел руки в стороны, дважды присел, имитируя зарядку, но тут же потянулся, зевнул, обхватил себя тощими руками и застыл, устремив взгляд вперед, через нос яхты, словно перед его взором простиралась необъятная даль океана…
Из каюты показалась встрепанная голова Арона:
— Ты меня слышишь, Васька?!
Василий очнулся, ответил раздраженно:
— Слышу, слышу! Ты, давай, жратву готовь, а то скоро Марксен приедет…
Спустя два-три часа вокруг «Опричника» собралась вся бригада реставраторов во главе с Федором Николаевичем, деятели яхт-клуба, Марксен Иванович и Арон с Василием.
На земле были разложены новые огромные, сверкающие белизной паруса. Все ходили вокруг них и восхищенно прищелкивали языками:
— Ай да паруса!..
— Это тебе не уплотненный лавсан. Это — дакрон! Сто двадцать квадратных метров
— Марксен Иванович! Можно неделикатный вопросик? Сколько с вас наши мастерские за паруса содрали?
— Страшно сказать, ребятки… Десять тысяч!
— Перекреститесь, Марксен Иванович! Они вам даром достались! За десять они только для вас сделали… Тут с одних кооператоров за сто квадратов шестнадцать слупили!..
— Так то кооператоры. Мои-то — работяги… — и Марксен Иванович кивнул на Василия и Арона.
Василий водил Арона за руку вокруг парусов и шептал ему:
— Смотри, Ароша… Мы отдали за пятнадцать штук, прямо скажем, говенную квартиру с комнатами — одиннадцать и четырнадцать метров, причем, заметь себе, четырнадцать — проходная… В довольно жлобском районе, с видом на помойку, а взамен получили сто двадцать квадратных метров потрясающих парусов с видом на совершенно другую жизнь! И еще пять тысяч у нас осталось!..
— Что ты меня уговариваешь, как бабу?! Я, что, против?
— Я не уговариваю, я просто не хочу, чтобы ты ходил с кислой мордой…
— Пока мы не сможем отдать семь тысяч Федору Николаевичу и его ребятам, у меня другой морды не будет!
— Господи! Делов-то на рыбью ногу! — облегченно вздохнул Василий. — Федор Николаевич! Можно вас на минутку?
— Знатные, знатные паруса… С такими парусами на край света, — подошел Федор Николаевич.
— У вас там какое-то было предложение к Арону Моисеевичу? — вкрадчиво сказал Вася.
— Дык, Арон Моисеевич… Какое там предложение!.. Василий всегда скажет!.. Проще пареной репы. Вы должны семь тысяч. Так?
— Так, так! — Вася попытался ускорить ход событий.
— Ты, Арон Моисеевич, отдаешь мне своего «Москвича», и мы в расчете. А со своими ребятками я сам расплачусь. Лады?
— А кто будет государству платить семь процентов комиссионных? — спросил Арон.
— А государство пусть лапу пососет, — рассудительно сказал Федор Николаевич. — Будя нас грабить-то! Счас поедем к моей дочке — она у меня нотариус, оформишь на мое имя доверенность с правом продажи, и не за полста рублей, как лицу постороннему, а за два с полтиной, как ближайшему родственнику. А то «государству»! Мы лучше сегодня эти семь процентов пропьем за милую душу! Возьмем Марксена Ивановича и «Шаланды полные кефали…»
— …«в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…» — пел здоровенный детина в белых лаковых полуботиночках и белом костюме с красной «бабочкой».
Оглушительно гремел ресторанный оркестр.
Прифранченные Федор Николаевич, Марксен Иванович, Арон и Вася сидели за столиком. Все, кроме Муравича, пили водку. Перед Марксеном Ивановичем стоял стограммовый графинчик с коньяком. Он осторожно прихлебывал из крохотной рюмочки и говорил: