Июнь. 1941. Запрограммированное поражение.
Шрифт:
Между тем записка, пока нет доказательств того, что были предприняты практические шаги по проведению в жизнь именно изложенного в ней плана действий, а не какого-то другого, остаются только соображениями. По нашему мнению, и те, и другие не учитывают, что за понятием упреждающий удар в данном случае скрывается полномасштабная стратегическая наступательная операция нескольких фронтов. С определения цели операции и задач фронтам только и начинается ее планирование, в ходе которого нужно осуществить целый комплекс сложнейших мероприятий. Это вовсе не простое дело, требующее кропотливой работы большого коллектива высококвалифицированных работников в центре и на местах и продолжительного — не менее трех месяцев — времени. На этот счет ссылаются обычно на то, что конкретное планирование осуществлялось в округах. Мол, оперативные планы округов (фронтов) были отработаны, для чего руководителей вызывали в Москву. Называется даже и дата совещания у Сталина — 24 мая. На нем с командующими войсками, членами военных советов и командующими ВВС западных приграничных округов якобы обсуждались вопросы, связанные
То, что в мемуарах наших военачальников нет и намека на подготовку упреждающего удара, понять можно. В ГлавПУРе была создана специальная группа для контроля за публикацией мемуаров. «Консультанты» и «рецензенты» из этой группы, военная цензура и редакторы издательств бдительно стояли на страже. Но и в документах «нижнего уровня», доступных в настоящее время исследователям, даже косвенных следов подготовки такой операции обнаружить не удалось. Возможно, следы остались в документах, хранящихся в закромах архивов, скрытых грифами «на особом хранении», «выдаче не подлежит», куда нет доступа простым исследователям? Сторонники упреждающего удара по-прежнему надеются, что нужные им документы обязательно найдут.
Но даже весьма осведомленный первый публикатор «Соображений…» генерал-полковник Ю.А. Горьков тоже не обнаружил следов реальной подготовки упреждающего удара. Кстати, его иногда обвиняют в двойственности занятой им позиции. Мол, с одной стороны, Горьков признал, что упреждающий удар Красной Армии по еще не развернувшимся германским войскам сулил значительные выгоды, с другой — отрицал подготовку советской стороной его осуществления [722]. И в чем усмотрели двойственность? Вполне реалистическая позиция опытного и знающего не понаслышке всю «кухню» разработки подобных планов человека: одно дело — желание, и другое — возможность реализации своего замысла. По поводу «значительных» выгод мы выскажемся ниже. А сейчас можно с полным основанием сделать вывод, что никаких директив округам на подготовку упреждающих действий не разрабатывалось и до них не доводилось.
Тимошенко и Жуков, знавшие состояние неотмобилизованной и находящейся в стадии реорганизации и перевооружения Красной Армии, несомненно, понимали, что планы по прикрытию госграницы уже не соответствуют изменившимся условиям. Что армии прикрытия, даже при поддержке авиации и фронтовых резервов, вряд ли смогут отразить нападение крупных группировок противника и обеспечить тем самым сосредоточение и развертывание главных сил, предназначенных для нанесения ответного удара. А ведь разгром перешедшего границу противника и перенесение боевых действий на его территорию предполагалось осуществить силами уже отмобилизованных войск. Немцы же, имея полностью отмобилизованный и развернутый вермахт, используя более развитую на их территории сеть железнодорожных путей сообщения и дорог, в любом случае опередят наши войска и в сосредоточении сил.
Но руководителям военного ведомства вовсе не хотелось оказаться в роли «стрелочников». Они понимали необходимость срочного усиления группировки советских войск на Западном ТВД. Непосредственным толчком к проявлению ими необычной инициативы и самостоятельности стала речь Сталина перед высшим командованием РККА и выпускниками военных академий 5 мая. Услышав его слова о том, что немецкую армию можно победить, они решили действовать. Жуков поручил Василевскому срочно подготовить соображения по новому оперативному плану в соответствии с его указаниями. Так что обращение к Сталину с вышеупомянутой запиской на ранней стадии разработки плана было вполне логичным. В известной степени это была импровизация: если бы готовились напасть на Германию, то к подготовке такого удара, учитывая низкую пропускную способность советских железных дорог для сосредоточения сил на западе, приступили бы намного раньше. Кроме нанесения ряда упреждающих ударов силами ЗапОВО и КОВО, Сталину был предложен ряд мер по усилению обороны нашей западной границы, в том числе и выдвижение пяти резервных армий из глубины. Видимо, политическому руководству было представлено, что выдвигаемые резервные армии будут использованы для перехода в решительное наступление после отражения первого удара агрессора. Иначе руководство Генштаба обвинили бы в пораженческих настроениях.
Судя по всему, Сталин не согласился с предложением Генштаба о нанесении удара по Германии. Для этого у него были веские причины. Состояние армии и флота он оценивал не только по докладам военных. У него были и другие источники информации о действительном положении вещей. Мероприятия по коренной реорганизации армии были далеки от завершения, продолжалось перевооружение существующих частей и формирование новых. Сталин понимал, что Красная Армия пока еще далеко не готова к поединку с вермахтом, хотя и старался этого не демонстрировать. Несомненно, он помнил и о провале Варшавской и Львовской операций в 1920 г. Сталин был в то время членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Тогда из-за недооценки противника, несогласованных действий Западного и Юго-Западного фронтов и ошибок главного командования советские войска потерпели поражение. Наконец, всего полтора года назад он наблюдал, сколько неувязок обнаружилось при отмобилизовании войск приграничных округов и при вступлении их в Польшу, хотя поляки практически не оказывали организованного
По свидетельству историка В.А. Анфилова, в 1965 г. Жуков рассказал ему следующее:
«Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А. М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержащиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин. Так была похоронена наша идея о предупредительном ударе…» По словам Жукова, «‹…› разговор закончился угрозой Сталина» [724].
Примерно такую же реакцию Сталина на предложение военных рисует и сотрудник Военно-исторического журнала Н.А. Светлишин, который по поручению Института военной истории неоднократно беседовал с Г.К. Жуковым в 1965–1966 гг. Он в 1966 г. записал со слов маршала несколько другую версию происшедшего:
«‹…› свою докладную я передал Сталину через его личного секретаря Поскребышева. Мне до сих пор не известны ни дальнейшая судьба этой записки, ни принятое по ней решение Сталина. А преподанный по этому поводу мне урок запомнился навсегда. На следующий день Н.А. Поскребышев, встретивший меня в приемной Сталина, сообщил его реакцию на мою записку. Он сказал, что Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил ему передать мне, чтобы я впредь таких записок «для прокурора» больше не писал, что председатель Совнаркома больше осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени для подготовки решительной схватки с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти» [725].
Много лет спустя, с высоты своего опыта Жуков признал правоту Сталина в этом вопросе. Так, по свидетельству беседовавшего с ним В.А. Анфилова, маршал сказал о реакции Сталина на предложенный план следующее: «Хорошо, что Сталин не согласился с нами. Иначе мы получили бы нечто, подобное Харькову в 1942 году» [726].
Несмотря на различия в деталях в изложении разговоров с маршалом его собеседниками, в главном они едины: отрицательная реакция Сталина на доложенный ему документ остается неизменной. А Жуков и не так путал некоторые вещи в своих мемуарах, не говоря уж о частных беседах. Иногда задают вопрос: как это мог Жуков передать совершенно секретный, особой важности документ не самому Сталину, а его секретарю? Говорят, что этого не могло быть, потому что запрещено соответствующей инструкцией. Довод, что Жукова могла остановить какая-то инструкция, выглядит просто смешно. Начальник Генштаба передал пакет секретарю Сталина под роспись с указанием вручить «лично». Что тут особенного? Военные, изложив в записке свои аргументы и предложения, надеялись при личной встрече обосновать свои соображения. Узнав от Поскребышева о реакции Сталина, они имели время продумать и обосновать другие свои предложения по подготовке к отражению возможного нападения германских войск, в неизбежности которого они были уверены. А уж Сталин устроит им выволочку позже, в удобный для него момент. Это он умел и любил делать.
Из неопубликованных воспоминаний маршала Г.К. Жукова:
«‹…› Я хорошо помню слова Сталина, когда мы ему докладывали о подозрительных действиях германских войск — «‹…› Гитлер и его генералитет не такие дураки, чтобы воевать одновременно на два фронта, на чем немцы сломали себе шею в первую мировую войну», и далее: «‹…› у Гитлера не хватит сил, чтобы воевать на два фронта, а на авантюру Гитлер не пойдет» [727].
Сталин не согласился на скрытое отмобилизование войск под видом «Больших учебных сборов» (БУС), что предусматривалось Наставлением по мобработе. Объявление мобилизации, даже частичной, скрыть было бы невозможно. А в записке «Соображения…», несомненно, шла речь именно о БУС, так как решение об учебных сборах приписного состава, принятое правительством 8 марта, в округах уже практически осуществлялось. Не дал санкции Сталин и на перебазирование авиации из отдаленных округов и сосредоточение ее на полевых аэродромах, а также на развертывание авиационного тыла и госпитальной базы. Последние мероприятия вообще невозможно было скрыть ни от собственного населения, ни, тем более, от разведки противника.