Из африканского дневника
Шрифт:
– Были многие неотложности, и, кроме того, извините меня, с вами был этот тип...
– Ну почему, - вдруг вспыхнула жена доктора, - ты постоянно называешь несчастного Борка "этот тип"?
– Катя, прекрати, - с почти болезненной интонацией попросил доктор. И сразу снова стал выглядеть пожилым.
– Дай поговорить. Дай поговорить нормально с человеком. Я так рад. Мне так приятно. Дай поговорить...
– Говори, но говори, пожалуйста, как человек, - потребовала супруга. Я не могу терпеть твою постоянную неприязнь.
– Ну извини, Катя, но это все не так просто, - сказал доктор.
– И даже очень не просто...
– Вот именно, - подтвердила жена. И повернулась ко мне.
– Вы понимаете, миссионеры когда-то построили здесь хижину и назвали ее госпиталем святого Эммануила. По прошествии десятилетий на том же месте при помощи Советского Союза было выстроено прекрасное здание, вы же видели, настоящий современный госпиталь. Но местные жители по-прежнему называют его именем Эммануила. Хотя непонятно, при чем тут какой-то Эммануил? Да и был ли на самом деле такой святой? Однако все повторяют...
– Не могу понять, к чему ты это?
– устало посмотрел на жену доктор. И снял очки, чтобы протереть их носовым платком.
– К тому, что люди любят повторять затверженное. Ты сделал прекрасную операцию Борвенкову. Можно сказать, оживил его. Хотя мог бы и не оживить. И все равно повторяешь одно и то же: "этот тип".
– Ты была бы права, если б я не воевал, не видел войны. Но я, к сожалению, ее очень хорошо видел. Своими глазами.
– Но ты же не один ее видел, - снова перебила его жена.
– И я воевала, как ты знаешь. В меру сил...
При этих словах я опять взглянул на жену доктора и заметил впервые множество морщин на ее шее и понял, что она совсем не молодая, только выглядит молодой, то есть, как говорят, умеет держаться.
Муж насупился, замолчал.
В плафоне под потолком опять зашевелилось вокруг лампочки все еще загадочное для меня темное существо и высунуло свою узенькую головку.
– У нас дома такая же история, - оживилась жена доктора, взглянув на плафон.
– И каждый вечер я ее выгоняю половой щеткой. А утром она снова тут как тут.
– Ящерица, - поднял усталые глаза к плафону доктор.
– Где-то я читал, у некоторых из них агрессивный характер...
– Мне неприятно, - опять чуть воспламенилась жена, - что ты, такой хороший, добрый, даже благородный человек, готовый каждую минуту, буквально каждую минуту идти на риск для чужого благополучия, что ты такой... Я даже не знаю, как это назвать...
– Ну, хорошо, хорошо, прошу тебя, не выдавай мне рекомендаций и характеристик, - уже сердито попросил доктор.
– Сядь сейчас же, - засмеялась жена.
– Все равно ты никуда без меня не уйдешь.
В комнату постучали. Вошел хозяин отеля и пригласил всех пройти в гостиную. Он просил нас оказать ему высокую честь - откушать чаю в его скромном доме. Оказывается, он тоже в недавнем прошлом пациент доктора.
В гостиной разговор уже не возвращался к Борвенкову и к его судьбе. Речь шла о госпитале и о том, что супруги Ермаковы скоро должны покинуть эти края. Они приобрели здесь в рассрочку отечественный автомобиль, на котором и хотели бы отправиться домой. Рискованно? Нисколько. А если даже и рискованно - интересно. Они сейчас изучают маршрут...
– Я безумно хочу домой, - как по секрету, сообщила жена доктора.
– Хочу в Иркутск. Хочу в знойный день посидеть у прохладной Ангары. Хочу искупаться в Ангаре. Хочу выпить холодного хлебного кваса. Хочу побродить по Москве. Постоять в предвечерние часы на каменных плитах Большого театра, не удастся ли купить "лишний билетик". И все-таки, все-таки я теперь обязательно буду скучать... И ты ведь будешь скучать, Василек. И даже по хозяину этого отеля, которому ты вырезал, я уж не помню, что...
– Аденому простаты, - подсказал доктор.
– И мне это было непросто.
– Я знаю, - кивнула жена.
Чай был необыкновенно вкусный, крепкий, ароматный, с засахаренными фруктами, с длинным тонким печеньем, похожим на сладкие и чуть пригорелые прутики, и с жареным арахисом, о котором говорил Борвенков.
Хозяин не участвовал в нашем чаепитии.
– Очень занят. Не имею времени, - сказал он.
И в самом деле, старенькому хозяину этого не нового восьмикомнатного отеля нелегко, наверно, было выполнять одновременно несколько обязанностей - повара и официанта, уборщика и бухгалтера. Ведь номера он сдает, как я узнал потом, с четырехразовым питанием. А помогают ему только жена и сестра жены - две тихие старушки, похожие на ученых мышек.
Вскоре доктора позвали к телефону. В госпитале, должно быть, случилась очередная неотложность.
– Надо идти, надо идти, - повторял он, поговорив по телефону и стоя уже внизу у выхода.
А жена его в этот момент просила меня или совсем не писать о ней и ее муже или как-то "все это" зашифровать...
– Но почему?
– Несолидно как-то все это получается, - огорчилась она.
– И я тут вела себя при вас не очень тактично. У вас может сложиться впечатление, что доктор Ермаков во всем уступает жене, что он боится жены. А он, вы знаете, ничего и никого не боится. И к Борвенкову он не может изменить своего отношения. Вот такой, ну, упрямый, что ли...
– Надо идти, - еще раз крикнул снизу доктор, уже раздраженно.
Я проводил их до угла дома и вернулся к себе.
В плафоне снова зашевелилась ящерица, когда я зажег свет.
1978