Из Астраханской губернии

Астрахань, 9-го іюля 1868 года.

Европа граничитъ къ сверу — Свернымъ океаномъ, къ западу — Атлантическимъ, въ югу — Средиземнымъ моремъ, въ востоку…. Объ этомъ говорятъ различно; меня учили: Азовскимъ моремъ, Манычемъ, Каспійскимъ моремъ; теперь новйшіе ученые, не знаю на какомъ основаніи, перенесли эту границу далеко восточне. Для чего они глумятся надъ обучающимся юношествомъ, я понять не могу. Скажите, пожалуйста, какая Европа за Царицынымъ и Сарептой? не знаю, выше Царицына по Волг —

Европа или Азія, но ниже — совершенная, чистая Азія. Ежели турки залзли въ Европу, то и европейцы залзли въ Азію, построили нсколько будто городовъ, назвали это мсто губерніями — Астраханской, Оренбургской (даже и прозвище губерніи европейское!)… и стала кочевая Азія — Европой! Мн же кажется, ежели вы скажете, что Европа къ востоку граничитъ Дономъ, то ошибетесь только тмъ, что границу эту надо перенести еще западне.

Къ Дону мы съхали около Калачинской станицы по страшно крутой тор; спускъ этотъ, по крайней-мр, съ версту; о крутизн его можно судить по тому, что ямщикъ порожнюю телгу тормозилъ, что мн на вку довелось видть въ первый разъ.

Подъхали въ перевозу; на берегу дожидалось нсколько телгъ, верховыхъ и пшихъ козаковъ. Одинъ изъ моихъ спутниковъ сейчасъ же сталъ командовать и, какъ на его счастье, и было чмъ: оторвался осдланный жеребчикъ и бросился въ лошадямъ. Стали ловить — онъ лягаться.

— Зайди справа! кричалъ мой спутникъ.

— Да какъ зайдешь-то, служивый? Вишь, какой чортъ! сказалъ одинъ изъ казаковъ.

— А какъ?.. А вотъ такъ!..

Съ этими словами онъ сталъ подходить къ лошади; лошадь, не допуская его сажени за дв, стала къ нему задомъ и начала опять лягаться. Мой храбрецъ, будто какой невидимой силой, очутился саженъ за пять дальше, хотя и въ двухъ саженяхъ не представлялось никакой опасности. Вс захохотали.

— Что жь справа же ждешь?! крикнули ему изъ толпы: — ступай справа!..

— Ты спереди! командовалъ мой спутникъ: — ты спереди заходи!.. заходи!..

Толпа надъ нимъ подсмивалась, но онъ этого совсмъ не замчалъ и продолжалъ распоряжаться; разумется, его приказаній никто не слушалъ, а лошадь была поймана.

Пришелъ съ той стороны паромъ, перезжающіе съ парома съхали, надо было переправляться съ праваго берега на лвый.

— Ставь вашу повозку! крикнулъ мой спутникъ, охотникъ командовать и приказывать.

— Сейчасъ, служивый!..

— Мы одни подемъ!

— Какъ одни?

— Кром нашей повозки — ничего не ставить.

— Отчего?

— Я не позволю!..

— Отчего такъ?

— Не хочу!..

— Нтъ, служивый, здсь не разживешься!.. Здсь перевозъ: казенныхъ такъ перевозимъ, а съ другихъ-прочихъ — денежки собираемъ; паромъ войску денежки даетъ!..

— Я этого знать нехочу!..

— А, пожалуй — забудь!..

Сколько не горячился служивый-прозжій, — его никто не слушалъ.

— Давай сюда пару! крикнулъ козакъ-перевозчикъ.

Стали отпрягать лошадей, перетаскивая на себ

повозки на паромъ, переводили лошадей, послдняя лошадь заартачилась, — и какъ же ее били!.. Молоденькая лошаденка вся дрожала…

— Ты подъ жилки ее!.. ты подъ жилки! кричали со всхъ сторонъ, между которыми слышенъ всхъ былъ голосъ моего спутника. — По морд хорошенько!.. Справа — чтобъ не виляла, слва лупи!..

И бдную лошадь били и лупили и кнутьями и кольями человкъ боле десяти, пока она не упала; ее перетащили на паромъ, связали, такъ и перевезли на ту сторону; какъ она встала, какъ ее свели съ парома, я не видлъ.

На паром помстились вс, кто ждалъ парома, и нельзя сказать, чтобы было очень тсно. Кром насъ перезжали Донъ козаки, и какой-то еще господинъ, который хотя и говорилъ, что онъ урядникъ, но мн плохо врилось — такъ у него было мало козацкаго. Одтъ онъ былъ въ длинный мщанскій сюртукъ, картузъ, на дн котораго, вроятно, было клеймо съ надписью: isdelie w Moskve.

— Здравствуйте, господа! сказалъ онъ моимъ спутникамъ, какъ-то развязно приподнимая свой картузъ.

— Здравствуйте! отвчали ему мои спутники, тоже взявшись за козырьки.

— Въ Калачъ?

— Да, въ Калачъ.

Для чего этотъ вопросъ былъ сдланъ, я не могу понять: паромъ халъ въ Калачъ; стало-быть, ясно видно, но и мы демъ въ Калачъ.

— Я и самъ служилъ, заговорилъ длинный сюртукъ. — Я служилъ въ Петербург въ гвардіи урядникомъ…

— Гм! одобрительно крикнулъ мой спутникъ.

— У васъ есть знакомые въ Калач?

— Нтъ, нту.

— Такъ остановитесь у меня; закусимъ чмъ Богъ послалъ, а тамъ и дальше въ путь.

— Пожалуй, робко проговорилъ мой спутникъ.

— Намъ нельзя, отозвался другой спутникъ:- намъ приказано останавливаться только на почтовыхъ станціяхъ.

— Нельзя у васъ остановиться, горестно прибавилъ мой первый спутникъ, сперва принявшій предложеніе.

— Такъ мы вотъ что сдлаемъ, предложилъ длинный сюртукъ: — вы остановитесь на станціи, а я сейчасъ закусочки, водочки вамъ изъ дому принесу…

На это согласились.

— Какой вы табакъ курите? спросилъ новый знакомецъ моего перваго спутника.

— Простой употребляемъ.

— А позвольте попробовать, сказалъ онъ ласково, протягивая руку.

— Извольте… табакъ не изъ лучшихъ…

Скоро они совсмъ подружились, и хоть мой спутникъ былъ довольно разсчетливъ (онъ въ дорог не боле 3 коп. тратилъ въ день), но все-таки не могъ отказать въ трубк своему новому пріятелю, надясь хоть разъ въ дорог хорошо пость.

Перехавши Донъ, мы пошли на почтовую станцію. Я приказалъ дать себ самоваръ, а мои спутники стали ожидать новаго знакомца. Долго они ждали.

Я напился чаю, прилегъ, а козака-угостителя все-таки нтъ — какъ нтъ! Нечего длать: пошелъ одинъ изъ моихъ спутниковъ, купилъ на копйку дв сушеныхъ рыбины — воблы, тмъ пообдали, тмъ и поужинали.