Из Новгородской губернии

Вчера я пріхалъ въ Тверь съ тяжелымъ поздомъ; дорога была скучная; отъ нечего длать, я подслъ къ мужикамъ; разговорились о Кокорев; кто-то похвалилъ домъ его въ Москв, близъ Покровки.

— «Небось цлковыхъ шесть стоитъ», замтилъ одинъ изъ мужиковъ.

— Бываютъ дома и дешевле, отвтилъ на это другой.

— Какъ, дешевле шести цлковыхъ, сказалъ я?

— Много дешевле.

— Какіе же такіе дома?

— А вотъ, что одна то лошадь домовъ по двадцати возитъ!

— «Въ этихъ домахъ всякому жить придется!» замтилъ сдой старикъ, покачавъ головою: «называются только они гробами, а то та же домовина, стало-быть — домъ!»

Въ моемъ вагон везли кондукторовъ, которые отъ нечего длать перепились и поминутно ссорились между собою. Одинъ изъ нихъ, старый отставной ундеръ, сильно негодовалъ на молодежь; такъ называлъ

— «Молодежь эта», говорилъ онъ, «не уметъ служить Богу и Великому Государю! не уметъ: тоже служитъ, говоритъ; да какъ служить, спрошу я? не по нашему: я служилъ…. служу — буду служить — не по ихнему. До гробовой доски буду служить! Въ наше время служили не по ныншнему. Вотъ хоть къ примру взять, были мы подъ Варною, тогда съ Туркомъ война была, а въ ту пору я служилъ въ Преображенскомъ. Вышелъ приказъ такой: со всей гвардіи вызвать 120 человкъ охотниковъ, такъ куда теб 120, 12 тысячь вызвалось! Начальники и велли жеребій трясти. Стали трясти: вышелъ жеребій мн. Фельдфебель былъ у насъ Петровъ; тотъ давалъ мн 50… 100 рублей, пусти только его съ моимъ жеребьемъ; да я не взялъ! А былъ тогда еще рядовымъ!..»

Много онъ и еще разсказывалъ; но какъ онъ на каждой станціи прохаживался, то языкъ его выговаривалъ все невнятнй и невнятнй, а наконецъ и совсмъ отказался служить. Пріхавъ въ Тверь, я пошелъ въ трактиръ ужинать, гд ко мн подошелъ одинъ господинъ храброй наружности. Мы съ нимъ разговорились и сей господинъ оказался, сверхъ моего ожиданія, какимъ-то чиновникомъ или писцомъ при комитет по крестьянскому длу. Между прочимъ онъ говорилъ мн, что комитетъ ршилъ печатать вс свои протоколы, чмъ писецъ былъ сильно недоволенъ: «для чего, кому надо знать? прикажутъ, когда придетъ время!»

Сегодня по утру я пошелъ отыскивать Рв. и P.: въ Твери я былъ въ первый разъ; Рв., по просьб М. П. Погодина, могъ указать мн на что особенно надо взглянуть; а Р., какъ секретарь Губернскаго Правленія, могъ, при пшеходномъ моемъ путешествіи по Тверской губерніи, оказать большую помощь: я знаю по опыту, какъ трудно растолковать нкоторымъ особамъ, особливо становымъ съ братіею, цль моихъ походовъ, а секретарю, да еще Губернскаго Правленія, не то что нашему брату, во всемъ поврятъ. Но къ моему великому горю, я ни того ни другаго не нашелъ въ Твери; они оба ухали въ Москву. За розысками ихъ я опоздалъ къ обдн въ соборъ, который мн очень хотлось видть. Отъ нечего длать, я отправился въ трактиръ «чаевать», и тамъ напалъ на купцовъ, пришедшихъ туда тоже чайку попить. Не могу вамъ сказать, какъ у насъ зашелъ разговоръ; кажется одинъ изъ насъ попросилъ газету у другаго. Мы разговорились и сли за одинъ столъ. Перекинувъ нсколько словъ, я спросилъ ихъ: какъ идетъ торговля посл открытія чугунки: сильне, или упала? Вроятно, значительно увеличилась? — «Увеличилась!.. какое увеличилась: не въ примръ туже пошла!»

— Отъ чего же?

— «Какъ отъ чего? Москва стала ближе. Теперь кому что надо купить, заплатилъ 10, 15 к., да и въ Москву; а тамъ онъ хоть и не дешевле купитъ, да думаетъ: во ста мстахъ побываю. Теперь ни одна свадьба не бываетъ безъ поздки въ Москву! Сперва этимъ товаромъ, такъ сказать по нашему, краснымъ, на два милліона въ розницу Тверь торговала; а теперь на 200 тысячь! На 2 милліона то есть, въ розницу, торговала на ассигнаціи, а на 200 тысячь ceребромъ, все-таки это выходитъ 700 тысячь; а ocтальные-то гд взять?»

— Вы говорите про торговлю краснымъ товаромъ; а какъ же у васъ идетъ хлбная торговля?

— «То же и съ хлбомъ! хлба везутъ по Волг много, изъ Твери еще больше; да только хлбъ насквозь проходитъ: въ одну заставу ввезутъ, въ другую вывезутъ; съ Волги на желзную дорогу, да и вся недолга. Вотъ Новгородъ сперва какъ горевалъ, что желзная пойдетъ мимо; а теперь желзная дорога такъ отрзала, что вся та сторона къ нему потянула! Вся сторона: Псковъ, Курляндія, Лифляндія, Швеція!.. Теперь въ Новгород то и дло что строятся: вотъ недавно купецъ — купецъ — забылъ какъ прозывается — вотъ какъ по Волхову пойдешь, такъ на угл будетъ…. забылъ! Такъ этотъ купецъ поставилъ домъ во сто тысячь, да тысячь серебромъ! А у насъ нонече сильныхъ людей, богачей нтъ. Ты знаешь, Михайло Яковлевичь, сказалъ онъ, обращаясь къ своему товарищу, Старицкаго купца — Ивана Дементьева?»

— Безпоповаго-то? [1] что въ прошломъ году умеръ?… Знаю.

— «Что за сила была! одинъ всей здсь торговлей ворочалъ: въ Стариц жилъ самъ, а въ Твери никакого хлба безъ него не покупали!»

— А умеръ собакой! отозвался какой-то господинъ въ чуйк, тоже изъ купцовъ.

Мои товарищи примолкли.

— Отъ чего же собакою? сказалъ

— «Да вотъ видите, сударь ты мой», продолжалъ господинъ въ чуйк: «умираетъ онъ, совсмъ умираетъ; знаетъ: умретъ безъ святыхъ таинъ — всю родню и родъ засудятъ, такъ и пріобщился; а похоронъ справлять не веллъ: позвали только восемь поповъ, а ни архіерея, ни архимандрита — никого не позвали, да такъ похороны и справили! И тхъ бы не справили, коли можно бъ было, — тмъ и кончили!»

— У нихъ, врно, старыхъ книгъ много? спросилъ я.

— «Много. Умеръ отецъ моего тестя, — онъ былъ изъ такихъ же, такъ онъ оставилъ пудовъ тридцать такихъ же старинныхъ книгъ! Да я вс ихъ во Ржевъ спустилъ: тамъ до этого охотники!»

— Да и я охотникъ; коли есть у васъ еще, я куплю, сказалъ я.

— «А на что же вамъ: у васъ, какъ кажется, борода стриженая?» спросилъ онъ меня.

Я ему сказалъ, для чего мн нужны старыя книги и рукописи. Купецъ смекнулъ.

— «Понимаемъ! — Если хотите достать, то сходите къ Т*-Б*. У него два прозвища; онъ живетъ у старой аптеки; у него своя лавка тамъ есть. Да еще сходите къ Ж*; а этотъ живетъ за Волгою во второй улиц: у нихъ много книгъ, можетъ быть они и продадутъ вамъ. На Ж*сильно гораздо ненадйтесь, онъ самъ старой вры; а у Т*-Б*, если онъ еще не все растранжирилъ, купите, да и задешево купите; отецъ его былъ человкъ крпкій, любилъ покойникъ старыя книги; а какъ старикъ-то померъ, достались эти старыя книги сынкамъ, они и пустили ихъ въ ходъ: сперва подлили, а потомъ на перегонки во Ржевъ. Во Ржев это запримтили: за рубль десять копекъ платили. Коли осталось — и вамъ продадутъ ихъ съ удовольствіемъ».

Собесдникъ мой, Михаило Яковлевичь Барсуковъ, обязательно предложивъ мн свои услуги, пригласилъ меня къ себ вечеромъ на чай. Узнавъ, что я изъ Орла, онъ много разспрашивалъ объ орловскомъ пожар. Разговорившись о пожар, одинъ изъ собесдниковъ разсказалъ мн случай, бывшій въ Твери.

— «Былъ въ Твери пожаръ, и какой-то мужиченко одинъ одинёшенекъ отстоялъ домъ….. да не одинъ домъ: загорись тотъ домъ, — много бъ города сгорло! — Взлзъ этотъ мужиченко на крышу, подаютъ ему воду; воды недостало, стали давать квасъ; такъ и не далъ дому загорться. На низу противъ втру было жарко стоять, а по втру еще хуже! Да еще сказать: наверху духу больше, колижъ еще къ тому сказать, что на его сторону втеръ былъ — просто быть нельзя!… Ему кричатъ снизу. „Слзь, слзь!… Пропадешь по напрасному! Слзь!“ А тотъ знай свое дло длаетъ: поливаетъ крышу, то водой, то квасомъ; такъ и не слзъ! И какъ ужъ онъ тамъ стоялъ, Богъ его знаетъ! Такъ-то этотъ мужиченко и отстоялъ домъ; не самъ отстоялъ, — такъ ему Богъ далъ! Ну, когда Богъ помиловалъ, хозяинъ и даетъ ему сренькую, 50 рублей бумажку, значитъ, — такъ мужиченко — а и мужиченку всему-то грошъ цна — тамъ мужиченко не беретъ! — Не я, говоритъ, отстоялъ твой домъ: отстояла твой домъ Мать Пречистая Богородица Владимірская, такъ ты Ей, Матушк Владимірской Богородиц и помолись, да Ее, Матушку, и поблагодари. Такъ и не взялъ!»

Михайло Яковлевичь Барсуковъ, церковный староста Тверской Знаменской церкви, разсказалъ мн, что у нихъ въ церкви есть восковой образъ Владимірской Богородицы, по всей Твери считающійся за явленный и чудотворный, и что его носить по домамъ не разршено.

Мн разсказывала здшняя баба про эту икону слдующее:

«Явилась она лтъ за пятьдесятъ, можетъ и больше; явилась она протомойк. Жила, женщина благочестивая, въ работницахъ у одного тверскаго купца; ея дло было поутру пораньше встать, горницу прибрать, воды наносить, обдъ сготовить, посл обда всхъ уложить, а тамъ самоваръ поставить, чаемъ напоить, ужинъ приготовить — сказать правду: день-ночь работай на хозяина, — спи на себя….. Пошла эта благочестивая женщина на Волгу, блье, рубашки мыть. Видитъ она, моя матушка, женщина благочестивая, видитъ, что волной что-то къ ней прибиваетъ; смотритъ — воскъ плыветъ. Взяла она тотъ кусокъ, бережнёхонько положила, да и отнесла домой. Хозяинъ былъ строгій: всякъ день надвалъ чистыя рубашки; не то что по субботамъ, или къ празднику тамъ, а всякъ день, какъ сказано. Блья было, стало быть, много. На утро эта женщина благочестивая опять пошла на Волгу блье мыть. Стала она блье мыть, къ ней плыветъ еще кусокъ воску; она и этотъ кусокъ взяла домой. Принесла домой, сложила эти два куска, они и срослись, видитъ — образъ Пречистой Богородицы Владимірской. Только она сложила эти два куска не ровно, — такъ и теперь, по сю пору, остались: рубчикъ остался посреди.»