Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
– Врагам нельзя говорить правду.
– Ты просто негодяй. Кроме того, ты клялся бородой Пророка.
– Клятва, данная неверному, не считается таковой.
– Ты давал ее и правоверным, их четверо среди нас.
– Это меня не касается.
– И потом, ты назвал меня глупцом!
– Это ложь, господин!
– Ты говорил, что мы все глупцы, а я – самый главный. Я слышал это собственными ушами за лагерем, когда вы резали грибы. Я все слышал, а потом я похитил ваших пленников и лошадей. Так что ты мог видеть, насколько
– Прости, господин!
– Мне нечего тебе прощать, ибо слово из твоего рта не оскорбит эмира из Франкистана. Вчера я освободил тебя, хотя ты не заслуживал этого. Сегодня ты снова в моих руках. Кто из нас умнее? Ты ведь брат шейха Газаля Габойи?
– Нет.
– Хаджи Халеф, отрежь ему прядь волос!
Это помогло.
– Кто тебе сказал, что я брат шейха?
– Один из тех, кто тебя знает.
– Тогда скажи, какой выкуп тебе нужен?
– Вы хотели получить за них, – я показал на хаддединов, – деньги, вы, курды. Я же не прошу никакого выкупа, ибо я христианин. Я поймал тебя только для того, чтобы показать, что у нас больше ума, мужества и чести, чем вы думаете. Кто сегодня первым заметил, что пленники сбежали?
– Шейх.
– А как он это заметил?
– Он вошел в палатку, а там не было ружей пленников и его оружия тоже.
– Я все это забрал.
– Я полагал, христианин не может взять без спроса!
– Это верно. Христианин не должен брать чужое добро, но он и не даст обворовать себя каким-то курдам. Вы застрелили наших лошадей, которые были нам дороги, и я взял за них шестерых ваших, которые нам недороги. У нас в сумках было много нужных нам вещей – вы украли их, а за это я позаимствовал оружие шейха. Мы совершили обмен: вы начали обмен силой, а я закончил его силой.
– Наши лошади лучше, чем ваши!
– А зачем тогда понадобилась моя?
– Шейх хотел ее иметь.
– Он действительно верил в то, что получит моего скакуна? И даже если бы это случилось, я бы нашел способ его вернуть. Кто обнаружил сегодня отсутствие лошадей?
– Тоже шейх. Он, после того как не нашел пленников, кинулся к лошадям.
– И он ничего не обнаружил?
– Часового, лежащего под собакой.
– И шейх освободил его?
– Нет. Он попал под собаку в наказание за то, что был плохим часовым.
– Но это же бесчеловечно. Разве вы не люди?
– Так приказал шейх.
– И это случилось бы и с тобой, если бы ты недосмотрел? Я лежал за лавровишней, всего лишь в одном шаге от тебя, потом подобрался к лошадям, о которых толком ничего не знал…
– Господин, не говорите об этом шейху!
– Будь спокоен! Я буду иметь дело только с тобой. Я сейчас сообщу своим спутникам твои слова, и они решат твою судьбу. Тебя будут судить не двое христиан, а четверо мусульман.
И я перевел мой разговор с беббе своим товарищам.
– Что ты хочешь с ним делать? – спросил Мохаммед.
– Ничего, – ответил я спокойно.
– Эмир,
– И что самое главное, – добавил Амад эль-Гандур, – при этом он клялся на бороде Пророка. Он трижды заслуживает смерти.
– Что ты скажешь на это, сиди? – спросил Халеф.
– Ничего. Сами решайте, что с ним делать!
Пока четверо мусульман совещались, англичанин допытывался у меня:
– Ну что, что с ним будет?
– Я не знаю. А что могло бы быть?
– Да пристрелить.
– А право у нас на это есть?
– Да, есть!
– По закону дело пойдет так: мы ставим в известность консула, потом жалоба идет в Константинополь, а оттуда паша Сулеймании получает распоряжение наказать злоумышленников или сам штрафует их.
– Сложной дорогой идет закон!
– Но это единственный путь для иностранных граждан. И еще: как христианин, что бы вы сделали с этим врагом?
– Не мучайте меня этими вопросами, мистер! Я англичанин. Делайте что хотите!
– А если я его просто отпущу?
– Пусть бежит. Я за него не беспокоюсь, он не заслуживает смерти. Лучше бы ему привесить мой больной нос – это было бы лучшим наказанием для человека, показавшего нам нос вчера, да такой, что почище моего будет! Да уж!
Беббе, похоже, опять томился от неизвестности. Он снова взмолился:
– Господин, что со мной будет?
– Это целиком зависит от тебя. Кого ты желаешь видеть своими судьями? Четырех правоверных или двух гяуров?
– Господин, я взываю к Аллаху и Пророку, судить меня могут настоящие верующие.
– Да исполнится воля твоя! Они оба простили тебя и передадут завтра твоим. Я умываю руки. Пусть будет что будет.
Наконец приняли решение остальные.
– Эмир, мы застрелим его, – сказал Мохаммед.
– Этого я не допущу ни в коем случае.
– Он обманул Пророка!
– А вы что, судьи ему? Пусть решает сам свои дела с имамом, Пророком и своей совестью!
– Он шпионил и предал!
– А кто-нибудь лишился от этого жизни?
– Нет, но мы потеряли другое.
– Хаджи Халеф Омар, ты знаешь мое решение. Мне неприятно видеть тебя таким кровожадным.
– Сиди, я не желал этого, – истово оправдывался он. – Этого хотят хаддедины и банна.
– Я полагаю, что банна вообще здесь должен помолчать. Он наш проводник, и ему за это платят. Измените ваш приговор!
Они снова зашептались, потом Мохаммед Эмин сообщил мне результат:
– Эмир, нам не нужна его жизнь, но он должен быть обесчещен. Мы отрежем у него прядь волос и ударим его прутом по лицу. Кто подвергается такому наказанию, лишается чести навсегда.
– Это еще страшнее смерти и не дает успешного результата. Я влепил одному беббе пощечину, потому как он оскорбил мою веру, а вчера он дрался на стороне шейха против меня. Его унизили эти удары?