Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
Я кивнул и продолжал слушать. Разве можно было проехать и не убедиться, что я не ослышался? Я спешился и кивнул Халефу, чтобы тот следовал за мной, а слуга остался у дверей. У входа сидел чернобородый турок.
– С каждого по пиастру!
Я заплатил за нас обоих и огляделся. За столами, сколоченными совсем на манер наших, немецких, кто только не сидел – арабы, турки, армяне, евреи, курды, христиане, мормоны, арнауты… Пили шербет или кофе, курили, ели печенье или фрукты. Дальше стоял буфет, а на подиуме сидели два скрипача, две арфистки и гитаристка, все в тирольском одеянии.
Я подошел поближе к ним,
– Шербет на двоих! – заказал я и заплатил пять пиастров.
То были поистине царские чаевые!
Между тем гитаристка спела песню, помогая себе инструментом, но никто в зале не понял, о чем она, хотя хлопали хорошо. Следующим номером была «Песня без слов», после которой один из скрипачей скрылся за занавесом. Вернулся он одетым как немецкий парень-подмастерье – в нахлобученной шляпе, рваных сапогах и с суковатой палкой – и спел популярную песенку «Простофиля на чужбине», как он там жил. И опять публика одарила комика бурными аплодисментами, хотя понятия не имела о берлинских подмастерьях и о том, что он поет.
Я решил выяснить, насколько подготовлены артисты к общению, и задал певице вопрос по-турецки:
– На каком языке ты поешь?
– Я пою по-немецки, – ответила она тоже на турецком.
– You are consequently a german lady? [30]
– My native country is German Austria [31] .
– Et comment s'appelle votre ville natale? [32]
– Elle est nomme Pressnitz, situe au nord de la Boheme [33] .
30
Вы действительно немка? (англ.)
31
Моя родина – немецкая Австрия (англ.).
32
А как называется ваш родной город? (фр.)
33
Он называется Прессниц и расположен в Северной Богемии (фр.).
– А, это недалеко от границы с Саксонией, недалеко от Йештадта и Аннаберга?
– Правильно! – вскрикнула она. – Бог мой, вы и по-немецки говорите?
– Как слышите!
– Здесь, в Дамаске?
– Везде!
Тут в разговоре приняли участие ее коллеги. Радость встретить здесь немца была неподдельной, и результатом было с моей стороны – несколько дополнительных стаканов шербета, а с их – вопрос, какая песня мне больше всего нравится, они ее исполнят. Я назвал, и они тут же затянули:
Когда расстаются два сердца,Которые любили друг друга,Это самая большая мука,И больше не бывает в мире.Я совсем было погрузился в нежную мелодию и отвлекся от окружающего меня праздника, как вдруг Халеф толкнул меня в бок и указал на вход. Я глянул в указанном направлении и увидел мужчину, о котором мы так много говорили в последние дни и которого здесь-то я совсем не рассчитывал увидеть. Эти тонкие, но какие-то дисгармоничные и потому некрасивые черты, эти ищущие, острые, колющие, холодные глаза, темные тени на лице, оставленные ненавистью, любовью, местью и еще не выраженными чувствами, – все это мне было хорошо известно, а вот густая борода заставила усомниться в догадке. Это был Дауд Арафим, которого у него в доме на Ниле называли Абрахим Мамуром!
Он окинул взглядом присутствующих, и мне тоже не удалось укрыться от его всепроникающего взгляда. Я видел, как он вздрогнул, повернулся и быстро вышел из палатки.
– Халеф, быстро за ним! Мы должны выяснить, где он живет.
Я вскочил, Халеф – за мной. Выскочив из палатки, я успел заметить, как он скачет на ослике, а погонщик бежит следом, держась за хвост животного; нашего же слуги нигде не было видно, а когда мы после долгих поисков обнаружили его у сказочника, было уже поздно. Гута может укрыть от любопытных глаз кого угодно…
Этот эпизод поверг меня в столь унылое настроение, что сразу же захотелось вернуться домой. Упустив этого человека, я почувствовал, что лишился возможности узнать что-то весьма важное о его здешней жизни. Халеф тоже что-то бормотал себе в бородку и вскоре заявил, что лучше бы нам вернуться домой и немного помузицировать. Мы ехали домой той же дорогой, которой прибыли сюда. На Прямой улице нас окликнули. Это был наш хозяин, стоявший у дверей ювелирного магазина вместе с симпатичным молодым человеком. При нем тоже были слуга и ослик.
– Не зайдешь ли сюда, господин? – обратился он ко мне. – А потом вместе вернемся домой.
Мы слезли с ослов, вошли под своды здания, где нас сердечно приветствовал молодой человек.
– Это мой сын Шафей ибн Якуб Афара.
Итак, теперь я знал имя нашего хозяина – Якуб Афара. Оно нередко на Востоке. Он назвал сыну наши имена и продолжал:
– Это мой ювелирный магазин, которым управляет Шафей с помощником. Прости, что он не может нас сопровождать. Он должен быть при магазине, ибо помощник ушел на праздник Эр-Рималь.
Я огляделся. Помещение было небольшое, но в нем было набито столько драгоценного товара, что мне, человеку бедному, стало просто не по себе. А Якуб все рассказывал и рассказывал о том, что на других базарах у него еще есть лавки с пряностями, коврами и высокоценными сортами табака…
Выпив по чашке кофе, мы уехали. Домой успели до наступления сумерек, как и планировали.
За время, пока меня не было, кто-то постарался и украсил мою комнату. С потолка свешивались лампы с ароматными цветами, по углам появились большие напольные вазы, тоже с цветами. Жаль, что я не понимаю язык цветов, иначе смог бы прочитать ответ благодарных слушателей на мой фортепьянный концерт!
Я лег на подушки и старался ни о чем не думать, но все же думал, непроизвольно возвращаясь мыслями к этому Абрахим-Мамуру. Что ему надо здесь, в Дамаске? Совершать очередные гнусности? Отчего бежал от меня, хотя у меня с ним пока никаких дел не намечалось? Как найти место, где он поселился?
Так я размышлял, слыша тем временем, как там, в коридоре, кипит жизнь. И вот в мою дверь постучались. Вошел Якуб.
– Господин, ты готов к ужину?
– Как прикажешь.
– Тогда пошли. Халеф, твой спутник, уже готов.