Из дома
Шрифт:
— Hullu herra! [21] — вдруг закричала Вяйнен Айно.
К нам на лошади подскакал офицер, вытащил револьвер, начал заряжать его; он как-то выронил пулю и крикнул мне, чтобы я ее нашла в траве. Девочки в это время бросились в реку и начали уходить на нашу сторону, а я встала перед ним и скала: «Nicht!», он начал засовывать свой револьвер в кобуру, я тоже бросилась в речку, офицер вытащил плетку, но я была уже в реке. Он сидел на своем коне на берегу и громко хохотал. Может, он действительно был ненормальный.
По дороге домой на горизонте мы увидели клубы темно-синих туч, это всех нас обрадовало, завтра не надо будет идти за щавелем.
Утром моросил мелкий дождь, казалось, уже поздно. Значит, меня не пошлют в поле, решила я,
Еще с весны начались заразные болезни. Старая бабушка говорила, это оттого, что мертвецов много не захоронено. От брюшного тифа умер отец Лемпи Вирки. Он так опух, что когда его положили в гроб, крышка не закрылась, так его и повезли на кладбище в незаколоченном гробу.
Умерла наша маленькая Тойни.
В субботу утром к нам пришли несколько старух, они пели и молились у гробика, а Юуонеколан Катри скрестила пальцы и куда-то вверх проговорила:
— Хорошо, когда умирает такое невинное, безгрешное существо. Бог таких к себе берет…
Потом все вместе запели:
Maa taimi olen sun tarhassaas ja varteen taivaasta luotu… [22]
Дядя взял у Танелиян Саку лошадь. Мы рано утром поехали на кладбище в Корбино. Гробик поставили на телегу, а мы сели вокруг на сено. В Корбино была наша маленькая деревянная церковь, за церковью было кладбище. Какой-то мой прадед купил для нас кусочек земли, там были похоронены наши родственники, которые жили раньше, до нас. Гробик с Тойне поставили в церковь, там уже стояло несколько больших и маленьких гробов, люди сидели по рядам и пели. Священник говорил: «Все, кто умер в невинном возрасте, будут в раю», а потом дядя Антти взял гроб на руки, как брал когда-то маленькую Тойни, и понес к вырытой могиле. Гробик на веревках опустили на дно могилы, подошел священник, он опять говорил о том, что лучше всего умирать в детстве, а потом бросил первые комки земли, они глухо стукнули о крышку гроба. Насыпали могилу Тойни, мы постояли у маленького холмика в тени большого клена.
Под этим кленом была похоронена такая же маленькая девочка — ее сестричка, а клен посадил бабушкин отец, могила которого теперь оказалась под корнями дерева. Мы медленно пошли к телеге, бабушка достала из мешочка вареную в мундире картошку, соль, лепешки из щавеля, мы поели. Я села сзади и смотрела, как клубится пыль на дороге, потом начали закрываться глаза, я положила голову бабушке на колени и задремала.
* * *
Разделили колхозную землю, всем досталось много земли, и все старались свою землю вспахать, а лошадей в деревне было всего две, да и то они появились откуда-то недавно: одна у нашего старосты, а другая у Танелиян Саку. Лошадь у Саку была большая, темно-красного цвета и вся блестела. Он привез ее откуда-то ночью, а утром она паслась на берегу Хуан-канавы, все ходили смотреть ее, спрашивали Саку, сколько ей лет. Говорили, что такой большой лошади надо много корма. Но у нас, как у всех остальных, не было лошади, и в плуг впрягались сами: обе тети, Ройне, дядя Антти и даже младшая бабушка, а дедушка пахал. Я собирала щавель около нашего поля и видела, как они совсем согнувшись, тащат плуг. У них были красные лица, а на шеях вздувались синие вены. Тетю Айно начало тошнить от этой работы, я слышала, как дядя Антти сказал однажды, что вообще у нас всего два полноценных работника — он и его жена, тетя Лиза, а все остальные — помощники и иждивенцы. От лямок, которыми они тащили плуг, у них были синяки, и вообще они еле-еле добирались до дома от такой работы. Когда так вспахали кусок земли, дядя Антти с дедушкой засеяли его пшеницей. Оказалось, что зимой дядя привез рожь и пшеницу из Пскова, зерно не смололи, а сберегли, чтобы засеять землю.
К дяде часто стал заходить Танелиян Саку, они тихо говорили о каких-то лошадях. Вдруг дядя куда-то исчез. Бабушка очень боялась за него, охала и говорила, что в такое время он задумал опасное дело, но через несколько дней дядя Антти вернулся верхом на небольшой лохматой бежевой лошади. Дядя был очень усталый и ушел спать, а дедушка накосил лошади у канавы травы и принес из колодца холодной воды. Вечером дедушка впряг лошадь в телегу, поехал на бывший колхозный двор и привез оттуда еще один плуг и борону.
Как только кончились полевые работы, я с дедушкой стала ездить на лошади в Вырицу. У деда на возу обычно было немного картошки, а я с вечера нарезала зеленый лук, связывала его небольшими пучками, укладывала сверху на корзину щавеля, и мы рано по воскресеньям выезжали на базар. На базаре всегда было много народа, мы отыскивали место для лошади, прямо с телеги продавали свой товар. В тот первый раз мы продали все довольно быстро, даже щавель продался, потом дедушка взял деньги и ушел куда-то, оставив меня сидеть на телеге стеречь лошадь. Вернулся он с мешком, в котором лежали две твердые буханки немецкого сухого хлеба.
Поспела брусника, ее надо было собрать много и замочить в бочке на зиму. За брусникой ходили с большой корзиной и заплечным мешком с лямками. Выходили рано, а возвращались из леса, когда тени вытягивались величиной с большое дерево. Чтобы узнать точно, который час, мы отмечали на лесных полянках длину тени и шагами измеряли ее. Как-то вечером тетя Айно сказала, что завтра в лес не пойдем, а будем стирать, погода сейчас стоит хорошая, можно будет развести костер у речки и кипятить белье в щелоке. Вечером белье замочили в воде, которую старая бабушка приготовила. В горячую воду она положила много золы, перемешала ее, ковшиком сняла сверху угли, дала отстояться и медленно, чтобы зола не поднялась, вылила щелок на белье. Утром на тачке мы увезли мокрое белье к реке и там кипятили его, а после тетя с бабушкой колотили его вальками на мостике. Большие вещи я полоскала, стоя выше колена в речке.
На ковшовской стороне мыла посуду моя одноклассница Хилья Куха, а рядом с ней сидела кошка. Я позвала Хилью половить наволочкой маленьких рыбешек. Она оставила свою посуду на берегу, подоткнула юбку под кушак и начала гнать рыбешек из тины, а я тянула тяжелую наволочку ей навстречу. Кошечка ждала каждого малька, сидя на берегу, следя за нами, но скоро тетя и бабушка кончили колотить белье, сложили его в две большие корзины, мы повезли чистое белье обратно домой. После обеда тетя Айно сказала, что до вечера еще много времени, и мы успеем сходить за ягодами в наш лес.
Мы пошли к лесу по тропинке вдоль Хуан-канавы. По дороге тетя говорила, что на зиму, может быть, удастся открыть школу, учить будут обе тети и наша соседка — дочь бабушкиного двоюродного брата — Юуонеколан Оля. Я обрадовалась, но потом подумала: мне, наверное, будет не очень хорошо в такой школе, где учителями будут мои родственники.
Ягод в нашем лесу было мало, мы перебирались с места на место.
Я нашла кусок советской газеты, здесь, на бугорке кто-то только что сидел, брусничные ветки были примяты к земле. Тетя взяла газету и начала читать, вдруг мужской голос спросил: