Из джунглей
Шрифт:
– Ты отдохнёшь в тайном городе, - говорит Чонгра.
– Соберись с силами. Мы миновали болото, уже недалеко.
Аши кивает согласно и зевает снова.
Это не так близко, как уверяет Чонгра.
Ночь валится с небес в чащу джунглей, её темнота стекает с небосвода, сперва сереющего, после - белёсого. Темнота расползается по закоулкам, прячется между корнями, уходит в заросли. Зато туман становится так густ, что Аши и Чонгра плывут в нём, как в молочной реке. Сырой озноб пробирает до костей. Утренняя изморось ложится на одежду, на волосы.
Аши кажется, что его можно выжать, как мокрую тряпку. Его слегка потряхивает от сырости, прохлады и усталости. Он хромает и подволакивает ногу. Джунгли утонули в тумане. Аши видит лишь мутные тёмные тени, то движущиеся, то неподвижные.
Перед самым рассветом джунгли тихи. Они ждут первых солнечных лучей, затаив дыхание. Но как только солнце золотит вершины деревьев, разноголосый птичий хор встречает его щебетанием, пересвистами, трелями, воплями и хохотом. С визгом несутся мартышки. Пронзительно кричит попугай. Павианы, рассевшись на толстых ветвях, вопят и ухают, обернувшись к солнцу - импровизируют свою собственную солнечную молитву Шогдару Вечно Сияющему. Пятнистые олени, прядая ушами, чутко оглядываясь, выходят из тумана. Они смотрят на Аши своими громадными влажными очами, напрягаются, вытягиваясь в струнку, но не убегают прочь.
Аши проходит мимо оленей, шагах в десяти. Олени провожают его взглядами.
От взглядов оленей Аши хочется улыбаться.
– Мы пришли, - говорит Чонгра.
Аши оглядывается вокруг.
Джунгли расступились, но не слишком. Порыв ветра несёт туман прочь - и Аши видит поглощённый джунглями и окутанный струями тумана город.
Аши понимает, что за тёмная громада вырастает у них с Чонгрой на пути. Это каменный дракон.
Огромная глыба тёмно-зелёной яшмы, из которой вырублен дракон, растрескалась от времени и вечных качелей между сыростью и засухой. Мох и вездесущие вьюнки поднялись до самой головы дракона, тонкая лиана обвивает его ухмыляющуюся морду, спускается с нижней челюсти, как закрученные зелёные усы. Слепые каменные глаза дракона устремлены вперёд, туда, где когда-то располагался великолепный дворец.
Он и сейчас великолепен. Дворец правителя кажется Аши лачугой по сравнению с этим колоссальным зданием, покрытым барельефами, поддерживаемым статуями богов и чудовищ. Крыша в три яруса кое-где обвалилась, и потрескавшиеся тёмные великаны с трудом удерживают свод. Всё обвито множеством видов вьюнка, клематисов и страстоцвета. Кипенно-белые цветы свисают с головы танцующей Чритаки; целая гирлянда цветов украшает её обнажённую грудь. Из каменных тел растёт мох и трава. Там, где с тяжестью кровли не справляются боги и демоны, её поддерживают деревья, проросшие сквозь нефритовые ступени.
Деревья повсюду. Каскады корней спускаются с каменных кровель, как одеревеневшие потоки воды. Деревья взломали мостовую, проросли насквозь каменные плиты. На дворцовых службах больше нет крыш - и деревья растут в господских покоях, ветки перевешиваются через стены.
Город растворён в джунглях. Мраморная чаша фонтана занята хищными растениями: раскрыты одни зелёные пасти, захлопнуты другие - торчат ножки и крылышки насекомых. В кумирне поселились обезьяны; на коленях Мхонги с отколотым лицом, замшелой и потрескавшейся, мартышка кормит мартышонка, как женщина - младенца, грудью. Сумрак руин обитаем - но не людьми; Аши жутко думать о неведомых существах, вздыхающих и постанывающих откуда-то снизу, из тёмных проломов в плитах покрытия.
И дхангу появляются из тумана, бесшумные и безмолвные, одетые в зелёные шелка и украшенные золотом. Появляются мужчины и женщины - твари из джунглей, с цветущими побегами вместо волос, с прядями повилики и вьюнка, спускающимися на острые плечи. Они не подходят близко. Провожают Аши и Чонгру странными взглядами золотых глаз, как олени.
Их много, может - десятки. Аши видит, как из зарослей выскальзывает дитя-дхангу. Не то, что дитя человека - плывучая гибкая грация отличается от движений человеческого детёныша, как движения котёнка от движений щенка. Золотые глаза маленького дхангу - громадны. Он подходит робко, протягивает Аши молочно-белый и пьяно благоухающий цветок. Аши гладит дитя по щеке, втыкает цветок в волосы.
Аши неловко, но не страшно.
– Отчего они встречают меня, словно я сын правителя?
– тихо, смущённо спрашивает он Чонгру.
– Они встречают тебя, как целителя, - говорит Чонгра.
– Они надеются, что ты вылечишь Тадзида.
Аши останавливается.
– Ты шутишь, - говорит он, качая головой.
– Вы все, существа с других ступеней бытия, смеётесь надо мной. Божества играют мной, как дети - пёстрым стеклянным шариком. Как я могу лечить бога, отца дхангу, если я не способен утишить боль в собственной разбитой ноге? Я не умею лечить даже обычных людей!
– Ты всё поймёшь, - говорит Чонгра.
– Ты ведь не боишься джунглей?
Нет, Аши не боится. И он идёт за Чонгрой вглубь мёртвого города, думая, что слова-то неверные, город - живой, только уже не принадлежит людям. Город полон чуждой для человека жизни. От его прежних обитателей не осталось даже костной пыли, но новые - благоденствуют. Человеку тяжело видеть, как шустрая колючая крыса грызёт орех, сидя на опрокинутом алтаре, но крыса не понимает, ей всё равно, ей удобно и вкусно...
Аши думает, что Чонгра ведёт его в храм. Так и есть. Но не в тот, который обитаем только тенями умирающих божеств, сумраком, мокрицами, сверчками и крысами. Аши видит Храм Тадзида - и поражается так, что ноет сердце.
Храм стоит на холме. Корни, выступая из заросшей мхом почвы, подставляют себя под ноги, как ступени. Стволы деревьев, сплетаясь и ветвясь, образуют стены храма, сквозные - с чистым солнцем, падающим золотыми остриями сквозь просветы в листве. И всё пространство между древесных стволов, увитое лианами, в нежных цветах, спрятавшихся в полутень от зноя джунглей, в шелесте и шёпоте веток - наполнено чем-то особым, невидимым, как запах, но ощущаемым, как запах, холод, жара или туман, всем телом. Волоски встают дыбом на руках Аши. По его спине от затылка скатывается волна озноба.
– Войдём, - говорит Чонгра.
Аши входит под шелестящую сень. В храме прохладно и свежо. Неслышная музыка наполняет Аши до дна души - и ночная усталость стекает с него, как вода. Солнечные лучи тёплыми пальцами скользят по его лицу. Дхангу остаются снаружи, только Чонгра сопровождает Аши внутрь, смотрит настороженно, золотые глаза печальны.
– А где Тадзид?
– спрашивает Аши шёпотом. Говорить здесь громко у него не хватает духу.
– Он не встаёт, - скорбно говорит Чонгра.
– Он очень болен. Ты подойдёшь к нему - не бойся того, что увидишь.