Из джунглей
Шрифт:
– Не забудь, женщина, я вернусь, - говорит напоследок командир солдат.
Мать Аши молчит. Её лицо мертво, по нему текут слёзы, но она молчит. Кроме Аши, у неё трое детей. Среди них - девушка-невеста. Мать Аши молчит. И средняя сестрёнка молчит, схватившись за голову, запустив пальцы в волосы. Аши так молил всех богов, каких вспомнил, чтобы женщины молчали, что боги помогли ему.
Солдаты трогаются в путь. Чтобы успеть за конём, Аши приходится бежать. Его будущее беспросветно, но он почти рад: четыре женщины из семьи Аши остались целы.
А сам Аши как-нибудь выкрутится, если позволит судьба.
Аши еле держится на ногах, у него всё плывёт перед глазами, но он видит дворец правителя так близко, как никогда раньше.
Никогда бы Аши не решился сам сюда прийти. Смотреть на этот холм, возвышающийся над джунглями, и на этот сказочный дом на вершине холма. На этих каменных драконов, охраняющих дорогу. На этот поющий камень, на тонкую резьбу - как тень от листьев в солнечный день. На слепые лики каменных богов. На облако цветов, из которого поднимаются резные стены.
Потому что нечего деревенскому парню тут делать. Эта сияющая рукотворная красота так же опасна, как дикая краса джунглей. И жизнь Аши стоит в глазах обитателей этого места не больше, чем в глазах обитателей джунглей. Аши для них так ничтожен - они даже не верят, что и он человек, рождённый женщиной.
Для них Аши - хорошо, если рабочая скотина. Может, и убойный скот.
Солдаты - и те так думают, хотя сами недавно работали в поле - не в соседней ли деревне.
Всё тело у Аши болит нестерпимо, и ноги, и руки, и спина, и рубцы от ударов плетью. И глоток воды кажется недостижимым, как благодать - пыль на зубах скрипит. И пот заливает глаза, чёлка прилипла ко лбу - а связанными онемевшими руками её не смахнёшь. И Аши уже не очень верит, что выкрутится.
Он многое понял за эту дорогу.
Стражники открывают солдатам высокие резные ворота, перекидываются шуточками о деньгах, получаемых на службе у правителя. Аши они не замечают. Аши - как пёс на привязи.
Его отвязывают от седла на заднем дворе, у служб. Развязывают ему руки, чтобы связать их за спиной, локоть к локтю. Сквозь тянущую боль и туман перед глазами Аши видит: с одной стороны - конюшня, с другой, очевидно, слуги живут. Запах навоза просачивается сквозь благоухание роз. Деревянная раскрашенная Мхонга под цветным зонтиком охраняет лошадей правителя. Она увита свежими цветочными гирляндами.
Аши почему-то не удивлён. Он стоит напротив Мхонги, богиня с него ростом, Аши смотрит в её деревянное обезьянье личико, которое дрожит и качается у него перед глазами, и думает: Мхонга, если умолить её, защищает от жителей джунглей. От живого. Служит Хагиме, то есть - смерти служит? Маленькая богиня - рабыня большой.
Солдат толкает Аши в спину, и Аши растягивается на брусчатке, которой мощён двор. Ушибает колено - боль, как белая вспышка.
Солдаты хохочут. Толкнувший поднимает Аши за шиворот:
– Вперёд, дохлая обезьяна!
Аши идёт вперёд.
Теперь он удивляется. Его ведут во дворец. В тенистый покой, прохладный и благоухающий. Высокие своды гулки. В зале бьёт крохотный фонтан, журчит вода - Аши облизывает губы. Плетистые розы спускаются по узорным решёткам. В беседке из роз, на подушке, мраморной, но мастерством скульптора якобы мягкой, сидит бронзовая позолоченная Хагима, поджав под себя девичью ножку. Увита гирляндами благоухающих белых цветов. Держит копьё.
На острие копья - настоящие сердца. Свежие. От них ещё не пахнет гнилым мясом, кровь только успела свернуться и обветриться.
Домашний алтарь правителя.
Аши швыряют на колени перед Хагимой. Ушибленное колено снова вспыхивает болью. Аши всхлипывает, щурится, смотрит Хагиме в лицо и думает о мастере, который ваял эти полные нежные губы, эти невинные глаза... Хагима как живая. Интересно, мастер видел в ней свою подругу? Жену? Дочь?
Не богиню... Аши не смог бы так: чтобы Дита, к примеру, держала копьё с сердцами убитых людей на нём. Или Шорша. У Аши бы не получилось заставить себя...
Солдаты стоят у него за спиной тихо, Аши слышит только их сопение и чует пыльный потный запах. Солдаты ждут - и Аши ждёт. Чего?
Когда отмеченный жрец прикажет вырвать Аши сердце, чтобы наколоть на это копьё? Эта мысль вызывает муторную тоску, даже не страх.
Тоску.
Аши думает о матери и сестричках. И о Чонгре - почему-то. И здесь, в этом прекрасном месте, в рукотворном раю, ему вдруг ужасно хочется ещё хоть раз увидеть джунгли.
Джунгли - живые.
Чьи-то шаги отдаются в сводах залов, уходящих куда-то в тенистую сень. Аши оглядывается. Видит идущего к Хагиме - к нему - человека, и сразу догадывается: это отмеченный жрец.
Поверх рубахи и штанов у жреца короткий плащ, белый и алый. Цвета Хагимы. Волосы жреца сбриты; лысая голова - как голый череп. Лицо холодно. Глаза тёмные, зрачки - как ружейные дула. Между бровей - двойной ситох. Особая милость. Отмечен богиней.
Немолод. Но Хагима даёт ему силу. Жрец - как старый тигр-людоед. Упруг, силён, опасен. Умён.
Останавливается под аркой. Смотрит на Аши сверху вниз. Взгляд - цепок, на лице - брезгливость.
Аши молчит. Ждёт, что жрец скажет.
Жрец жестом приказывает солдатам отойти. Они отходят к двум аркам, ведущим прочь из зала Хагимы, останавливаются поодаль, наблюдают. А жрец подходит ближе. От него пахнет маслом лотоса и - еле заметно - падалью. Жрец тихо говорит:
– Знаешь, почему ты здесь, пыль с дороги?
Чтобы что-то выговорить, Аши облизывает сухие губы сухим языком.