Из джунглей
Шрифт:
Боец всё вздыхает, косится на Аши печальным глазом. Может, дыхание Бойца, зверя из джунглей, отогнало вампира? Кто знает...
Аши идёт по проезжей дороге - и другие идут и едут. Аши слышит обрывки разговоров - но уже и сам догадался.
Иногда вампирами называют нетопырей. Твари из джунглей, мерзость из джунглей - прилетают беззвучно, опускаются на землю рядом со спящим, то ли бегут, то ли ползут, опираясь на свёрнутые крылья, прокусывают жилу зубами острее стального лезвия, лакают кровь крохотными языками, чмокают... Это не больно. Спящий не проснётся.
Но это - мрачная шутка.
Потому что нетопыри - живые твари, а вампир - тварь мёртвая.
Лучше человеку с горячей кровью ничего о нём не знать. Говорят шёпотом - шёпотом передают друг другу: вампир - посмертие жреца Хагимы. Любимец Хагимы. Её страж. Её палач.
Раньше говорили шёпотом, чтобы не накликать беду. Теперь - потому что не только божества, но и люди не в добрый час могут услышать.
Аши смертепоклонников понимает. Их все понимают.
Жизнь - тяжела. Жить - больно. Жизнь - вечная война с джунглями, вечные потери. Самые любимые, самые тёплые - уходят, умирают. То голод, то боль, то холод, то зной. И неизвестно, куда отправишься, оставив земную юдоль.
Хорошо, если достигнешь благодати, растворишься в сиянии милости Шогдара. Но для этого надо быть святым - а кто свят?
Простец благодати не достигнет, где ему! Уйдёт его бедная душа на новый круг, а после - снова, а после - опять. И каждую жизнь будут джунгли, дожди и засуха, голодуха, потери и тяжкий труд. Если не согрешишь. А вдруг согрешишь, крутанёшь назад колесо судеб? Ладно, ещё - станешь в будущей жизни мудрым и кротким буйволом, как Боец. Ладно, ещё - слоном или древесным котом. А если нетопырём? Если пиявкой в болотной жиже?
Жить - мука, и умереть не лучше.
А Хагима своим обещает определённо: больно и плохо больше не будет. Обещает своим верным подданным собственную благодать. Что слабые души под её рукой найдут отдохновение, а сильные получат власть. Если верно служить Хагиме, то один раз отмучаешься - и всё.
И жертвой многое можно себе купить. Даже за чашку крови получишь покровительство. За костяшку пальца можно попросить что-нибудь уже очень серьёзное. А кто пожертвует жизнь - того Хагима на целую вечность приблизит к себе.
Это очень многим лестно: вечность рядом с богиней.
И Аши всё это понимает очень хорошо. Только его от этого тошнит.
Но это не потому, что он осуждает смертепоклонников. У каждого - свои боги. Пусть верят, кому хотят. У каждого судьба на своём кругу, с этим ничего особенно сделать нельзя. Но тошнит - и всё.
И очень жаль девушку. И когда Аши думает о вампире - холод ползёт по его спине.
Потому что Аши, живой, с арбой, которую тащит живой Боец, дойдёт от городка до своей деревни с рассвета до полудня. А мёртвые ходят быстрее живых.
И корзина, где, кроме подарков матери и сестричкам, лежит Хагима, такая тяжёлая... Как только Боец сдвигает с места арбу, на которой корзина стоит.
Четыре раза Аши навстречу попадаются солдаты правителя. Верхом. Два человека, три человека. Пятеро. Блестит у них оружие. Некоторые - в одних рубахах и штанах, босые: не заслужили сапоги. У некоторых - золотые браслеты, блестящие панцири, сапоги из тиснёной кожи. И у всех, у каждого, на лбу между бровей - ситох, красная стрелка остриём вниз. Знак Хагимы.
И смотрят они с коней на всех людей без ситоха, как на навоз. Служат правителю, служат богине - уже не хотят знать, что у каждого - свои боги. Всех других божеств Хагима не одобряет, презирает - запрещает, кроме, разве что, рабов своих. У неё есть рабы даже среди богов. Но разве покровительство раба - всерьёз?
Аши идёт и думает: почему-то плохо, когда у многих - одно божество, и они решили, что правы. Почему-то плохо, когда многие вместе считают, что только они и правы.
Хотя они правы по-своему. Хагима - богиня, богам надо служить. Но без Аши. Хагима ведь обойдётся без Аши?
Аши не надо её счастливого посмертия. Пусть он лучше вернётся на новый круг. Пусть снова будут джунгли.
Если Аши станет верно служить Хагиме - вдруг она сделает его вампиром? Лучше никакого посмертия Аши не надо. Лучше ему пропасть совсем, без следа, как росинка на солнце, как былинка в огне - только не надо благословения Хагимы.
У Аши другая дорога.
Аши входит в свою деревню. Все, кто не в поле - на него косятся.
Аши замечает: у одного соседа - ситох, у другого соседа - ситох. Не был Аши дома всего-то несколько дней, а у Хагимы сторонников изрядно прибавилось. А около кумирни, где статуэтка Лалая стояла под деревянным навесом - теперь статуэтка Хагимы. Яркая, раскрашенная. Блестит на ней алое платье, горят алые ленты. Рядом, на подставке, блюдечко стоит, запеклась в нём бурая кровь, мухи кружатся. А Лалай теперь на солнце стоит, в сторонке, ничем не покрытый.
Лалай отцу Аши не помог, хотя его жрецы молились несколько ночей. Всех коз у семьи Аши забрали, но отец умер. Не любит Лалай Аши, и отца его не любил. Бывает. Всем богам угоден не будешь. Может, надо было проколоть щёки камышинкой, подвесить к ней цветы, сходить так к его храму? Наверное. Но отец не смог бы, а Аши не пришло в голову. Что теперь рассуждать - поздно.
Но стало Аши Лалая жалко. На солнцепёке стоит, мисочка рядом пустая и цветочная гирлянда на шее засохла.
Аши шляпу снял, поправил торчащую соломинку, надел Лалаю на деревянную голову.
Сказал, молча - но божество услышит: я на тебя зла не держу. Ты - бог, даже люди делают только то, что хотят. Но на жаре без шляпы целый день стоять тяжело, я по себе знаю.
А две женщины глядят на Аши, поджав губы. Ничего не говорят, но глядят неласково, даже с укором. И у одной на лбу ситох.
И Аши вдруг чувствует на своём лбу голое место. Как мишень для пули или стрелы. Можно его ситохом закрыть, спрятать.
А можно не закрывать. Но тогда не на что обижаться, если в это место чем-нибудь попадут.