Из глубины
Шрифт:
Крейн сел, устало потер глаза и разложил на столе распечатку. Его взгляду открылось бесконечное море ломаных линий — пейзаж внутреннего мира Мэри Филипс; кривые поднимались и опускались, меняясь по амплитуде и частоте. На первый взгляд они были ничем не примечательны, но Крейн напомнил себе, что с энцефалограммами всегда так. Это не то что кардиограммы, где отклонения всегда четко выражены и сразу бросаются в глаза. Здесь же большую роль имели относительные значения и их изменения во времени.
Крейн присмотрелся к альфа-ритму. Максимальной
Тогда Крейн обратился к бета-ритмам. Они наблюдались во фронтальной и центральной частях, пожалуй, казались несколько резковатыми, но все же в пределах нормальных значений. Ни один из наборов волн не проявлял ни особой асимметрии, ни иррегулярности.
Проглядывая страницы, следуя за тонкими черными линиями, которые то поднимались, то опадали, Крейн ощутил, как в душе появляется до боли знакомое ощущение разочарования. Значит, и здесь тупик.
Раздался стук в дверь, и вошла лаборантка. В руке у нее была большая кипа бумаг.
— Доктор Крейн…
— Да?
— Вот энцефалограммы, которые вы просили.
Она положила листы на стол.
Крейн оглядел кучу.
— Сколько здесь?
— Четырнадцать.
Девушка улыбнулась, кивнула и быстро вышла.
Четырнадцать. Ну и ну! И усталый Крейн вернулся к энцефалограмме Мэри Филипс.
Он изучил тета- и дельта-волны, двигаясь слева направо, аккуратно просматривая каждый десятисекундный промежуток. Фоновая активность казалась немного несимметричной, но для начала анализа и это было более или менее нормально — в ходе процедуры пациент, конечно, успокоился…
И тут среди дельта-волн он заметил серию префронтальных пиков, небольших, но ясно различимых.
Крейн нахмурился. Дельта-активность, кроме редких нерегулярных низковольтных колебаний, у взрослых наблюдается крайне редко.
Он просмотрел оставшиеся страницы. Кривые дельта-волн никуда не делись — они даже стали резче. На первый взгляд это давало картину, похожую на болезнь Пика, заболевание, при котором происходит атрофия мозга, приводящая к слабоумию. Онемение, на которое жаловалась Мэри Филипс, оказалось ранним симптомом.
Но Крейн не стал спешить с выводами. Что-то его в этих пиках беспокоило.
Вернувшись к началу, он повернул график набок. «Вертикальное прочтение» — способ просмотра электроэнцефалограммы сверху вниз, а не слева направо — позволяет сосредоточиться на какой-нибудь одной волне и ее распределении, а не рассматривать картину по полушариям. Крейн медленно листал страницы, следя за линией тета-волн. И вдруг застыл.
— Какого черта? — произнес он.
Он уронил распечатку на стол и полез в ближайший ящик, отыскивая линейку. Разыскав, он приложил ее к бумаге, всмотрелся внимательнее. А затем ощутил, как где-то у основания черепа появилось неприятное покалывание и поползло вниз по позвоночнику.
Он медленно выпрямился в кресле.
— Вот оно, — пробормотал Крейн.
Казалось, что это невозможно, но вот оно, доказательство. Эти линии на ЭЭГ Мэри Филипс — вовсе не переменные взлеты и падения, указывающие на активность мозга. Не свидетельствовали они и о какой-либо физической патологии. Пики были регулярные — непостижимо, невероятно регулярные…
Он оттолкнул распечатку Филипс и взял другую из стопки, которую принесла лаборантка. Это оказалась энцефалограмма мужчины, перенесшего микроинсульт. Быстрая проверка показала: те же болезненно четкие дельта-волны наблюдались и там.
Потребовалось минут пятнадцать, чтобы просмотреть все данные. Люди, которым делали энцефалограммы, жаловались на самые разные недомогания — от бессонницы до аритмии, тошноты и настоящих маниакальных состояний. Но у всех наблюдалось одно и то же — регулярность и точность волн, какой не может быть в природе.
Крейн отодвинул пачку распечаток с ощущением чего-то нереального. Наконец-то после долгих попыток он добился, нашел общую черту. Причина была неврологическая: дельта-волны у здоровых взрослых должны быть прямые. И даже если они дают скачки, то все равно никогда не могло быть таких ровных, вычисляемых паттернов. Это было что-то, науке пока не известное.
Погруженный в размышления, Крейн встал и подошел к внутреннему телефону. Надо как можно скорее посоветоваться с Бишоп. Если задета кора головного мозга, то тогда все не связанные между собой симптомы становятся легко объяснимы. Какой же он болван, что раньше этого не увидел. Но как это распространяется? Неврологические отклонения такого широкого спектра — что-то совершенно неслыханное…
Если только…
— О господи, — вздохнул он.
Он поспешно, точно обезумел, схватил калькулятор. Бросая лихорадочные взгляды то на машинку, то на распечатку, доктор принялся лихорадочно нажимать кнопки. И остановился, глядя на табло и не веря своим глазам.
— Не может быть, — прошептал он.
Зазвонил телефон — пугающе громко в тихом кабинете. Крейн подпрыгнул в кресле и, чувствуя, как сильно бьется сердце, потянулся к трубке.
— Питер?
Голос Ашера казался неестественно высоким и каким-то неуверенным в атмосфере декомпрессионной камеры.
— Доктор Ашер! — воскликнул Крейн. — Я нашел общую черту! И боже мой, это так…
— Питер, — перебил его ученый. — Мне надо видеть вас немедленно. Бросайте все и приходите.
— Но…
— Мы все закончили.
Крейн помедлил, не готовый к столь резкому повороту событий.
— Вы расшифровали сообщение?
— Не одно. Несколько сообщений. У меня все на ноутбуке. — В голосе Ашера слышалось отчаяние. — Питер, вы срочно нужны мне здесь. Немедленно. Это важно, неотложно важно, и мы не можем…