Из ГУЛАГа - в бой
Шрифт:
3) Уличавшие ранее Магера в участии в заговоре Говорухин, Коробов, Андреев и Богданов от данных ранее показаний отказались, причем дело Говорухина Военной коллегией с рассмотрения снято, а Богданов (полковник Семен Ильич Богданов, будущий маршал бронетанковых войск. — Н.Ч.) судом оправдан» [43] .
Результаты работы Главной военной прокуратуры появились нескоро. Собственно говоря, она и не проводила каких-либо значительных дополнительных следственных действий по делу Магера ввиду явной надуманности многих обвинений, о чем уже сказано выше. 2 февраля 1940 года заместитель Главного военного прокурора
43
Архив Главной военной прокуратуры (АГВП). НИ 16053-42. Л. 121.
«...Имея в виду, что хотя Военной коллегией и вынесено определение о доследовании дела Магера, но это доследование не вызывается необходимостью, так как все необходимые данные нашли по делу достаточное освещение и установлено:
а) что Магер, являясь членом ВКП(б) с 1915 года, участником гражданской войны, дважды орденоносцем, за все время пребывания в партии и армии не имел колебаний от генеральной линии партии. На должность члена Военного совета Ленинградского военного округа назначен по личному представлению наркома обороны;
б) что вредительства с его стороны не было;
в) что “признание” Магера во время следствия о своем участии в военно-фашистском заговоре — есть результат избиений его со стороны бывших работников особого отдела Ленинградского военного округа Рассохина и других, которые ныне за нарушение социалистической законности арестованы и предаются суду.
Руководствуясь ст. 221 УПК
постановил:
Дело в отношении Магера Максима Петровича дальнейшим производством на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР прекратить.
Магер Максима Петровича из-под стражи немедленно освободить» [44] .
Из воспоминаний бывшего Главного военного прокурора (1945—1950 гг.) генерал-лейтенанта юстиции Н.П. Афанасьева, а тогда, в 1939—1942 гг., заместителя Главного военного прокурора: «...К концу 1939 года в НКВД, Центре, в числе неоконченных оказалось дело Магера. Магер до ареста в 1938 году был членом Военного совета Ленинградского округа...
Арестован Магер был в Ленинграде, по существу, без всяких оснований. В его “деле” оказались лишь две выписки из показаний уже осужденных и расстрелянных “врагов народа” о том, что Магер тоже “примыкал” к заговору, что они якобы знали или слышали об этом от третьих лиц. И все.
44
Архив Главной военной прокуратуры (АГВП). НИ 16053-42. Л. 122.
Магер уже был переведен из Ленинграда в Москву и содержался во внутренней тюрьме НКВД.
По жалобе Магера на незаконный арест и избиение его при допросах я решил допросить его лично. В канцелярии тюрьмы, куда доставили Магера, я увидел пожилого человека, в грязном военном кителе с оторванными петлицами и пуговицами.
Он очень придирчиво осмотрел меня, попросил показать ему мое удостоверение личности и только после этого сказал, что верит мне и будет давать показания.
“Впрочем, — продолжал Магер, — показать мне нечего, я всегда был честен, против партии ничего не замышлял и не делал и мне непонятно, за что я арестован”. “Это какой-то кошмарный сон, — сказал он, — и я до сих пор не могу выйти из него, хотя не осталось ни одного места, по которому меня
бы не били во время допросов, требуя, чтобы я признал себя врагом народа”. “Я в царской тюрьме сидел, и там не было такого... Неужели не знает товарищ Сталин, что творится в НКВД и тюрьмах. Если бы мне сказал кто-то обо всем этом, я бы не поверил, но я все испытал сам... Скажите, что же творится в стране?” И этот, безусловно сильный человек, не мог сдержать слез... (Истязали и били Магера в Ленинграде — в особом отделе округа.)
Я коротко записал показания Магера и, заверив его, что скоро его дело получит разрешение, покинул тюрьму.
В Главной военной прокуратуре, наведя справки, я узнал, что начальник особого отдела в Ленинграде, возбудивший дело Магера и ведший его, Кондаков, уже арестован за фальсификацию дел, и о нем ведется следствие. По телефону я приказал, чтобы Кондакова специально допросили по делу Магера, а протокол допроса прислали мне.
Дней через 5—6 этот протокол был у меня. Кондаков (как и по ряду других дел) признал, [что] материал о виновности Магера он полностью сфальсифицировал, и что в действительности никаких оснований для ареста того не было. Признал, что Магера при допросах избивали, истязали “стойками” и бессонницей. Все это Кондаков делал, чтобы иметь у себя “на активе” крупное дело. Ну, а в общем-то совершенно ясно — стряпалось еще одно “липовое” дело на невинного человека.
Я сам написал обстоятельное и подробное постановление о прекращении дела за отсутствием состава преступления. Я предчувствовал, что Магер, освободившись из тюрьмы, безусловно пойдет в ЦК партии и будет добиваться не только полной реабилитации для себя, но и требовать наказания виновных в его незаконном аресте и избиениях. Поэтому я решил, что будет лучше, если мое постановление утвердит Прокурор Союза. С этим я и пришел к Панкратьеву. Он выслушал меня и сказал: “Ладно, оставь дело”.
Прошел второй, третий день. Панкратьев все ссылался, что еще не успел ознакомиться с делом, а когда прошло еще три дня, он уже раздраженно сказал: “А вы что, боитесь ответственности? Зачем тут мое утверждение? Решали же вы до сих пор дела — делайте и это”.
На мои слова, что дело Магера не обычное и что оно неизбежно будет рассматриваться в ЦК, Панкратьев перебил меня: “Ну и что? Вот тогда, если будет нужно, мы пойдем вместе в ЦК и докажем, что Магер не виноват. А сейчас давайте, кончайте дело сами”.
В тот же день постановление о Магере было послано в тюрьму для исполнения, а на другой день утром ко мне явился сам Магер. Поблагодарив меня за внимание к нему и за то, что наконец справедливость по отношению к нему восстановлена, он задал мне вопрос, а что же дальше будет с ним?
Никаких документов, кроме справки тюрьмы, что он освобожден оттуда, Магер не имел. Денег у него не было, жить было негде, вещей никаких. Семья у Магера была в Ленинграде, но больше года сведений о ней он не имел. Положение действительно оказалось очень сложным, о чем я раньше не предполагал. Вопрос о Магере надо было прежде всего решать в Наркомате обороны, в Главном политическом управлении.
Попросив Магера подождать, я из кабинета Прокурора Союза позвонил по “кремлевке” начальнику Главного политического управления Запорожцу, но ни его, ни наркома обороны Тимошенко [45] в Москве не было, оба были на учениях (не на учениях, а на войне с Финляндией. — Н.Ч.). Оставался Щаденко Ефим Афанасьевич. Он в то время был заместителем наркома по кадрам, и я попросил у него встречи.
45
Здесь память подводит Н.П. Афанасьева: в конце 1939 г. — начале 1940 г. С.К. Тимошенко и А.И. Запорожец не исполняли указанных должностей. Эти назначения произойдут несколько позже: для Тимошенко — в мае 1940 г., а для Запорожца — в сентябре 1940 г.