Из хроники кладбища «Шмерли»
Шрифт:
Он чувствовал: разгадка была именно здесь.
«На кладбище «Шмерли» присутствовали, — писал рижский розыскник: —
1. Маргулис Сусанна Менделевна.
2. Хойна Злата Вольфовна…
По удивительному совпадению женщины, стоявшие в списке под номерами один и два, были убиты в той же самой последовательности.
Под номером три значилось:
«Хойна (Вайнтрауб) Влада Зеевовна…»
8
— Я очень рад! — Подполковник Резниченко, специалист по антропонимике,
От него ускользнул иронический взгляд, брошенный Денисовым на его погоны, планки медалей «За безупречную службу в органах МВД СССР».
— Как идет расследование? Продвигаетесь?
— Понемногу…
Денисову было не по себе от невозможности быть искренним. Он начал заводиться еще в метро, и его завод все усиливался по мере приближения к Академии.
Большинство встретившихся ему по дороге были сотрудники МВД; милиционеры в полковничьих и подполковничьих погонах — в том числе преподаватели специальностей, которые изучали в обычных вузах, — носили форму и звания, пользовались льготами, которых не заслужили.
— Как жизнь? — Из-под крутого, чугунком, лба глянули на Денисова умные мягкие глаза.
— Все нормально. — Денисов ограничился наиболее коротким, ни к чему не обязывающим.
— Садитесь. — Их разделяла газета, которую Резниченко читал, когда в кабинете появился Денисов. — Не мешает? А то мы сейчас… — он отодвинул пухлое, в несколько страниц зарубежное издание — с иллюстрациями, с заголовками в четверть листа. — Это все по теме диссертации. Выбрал и сам мучаюсь. «О некоторых вопросах антропонимики в связи с ее ролью в уголовной регистрации. На материалах полиции Франции». Имя как существенный момент идентификации…
Их интересы лежали в абсолютно разных плоскостях.
Денисов рассказал о третьей жертве преступника — Юдит, которая по хронологии убийств являлась первой.
— У убитых сестер и у третьей, которая жива, оказались абсолютно непохожие отчества…
— Но это же вытекает из самого факта существования народных имен и священных. Мы же говорили… Многие имена — результат переделок искажений, русские няни тоже переделывали еврейские имена… — Резниченко был рад, что в состоянии помочь. — Надо только посмотреть — восходят ли народные имена, положенные в основу их отчеств, к одному библейскому…
— Юдит — Вениаминовна. Злата, она же Голда, — Вольфовна. Влада Вайнтрауб — Зеевовна…
— Вениаминовна, Зеевовна, Вольфовна… Но они все от одного имени! Библейское звучит как Бен-Они — сын моей правой руки. Иносказательно, видимо, сын моей любимой жены. От него — Вениамин, Вениамин, английское Бенджамин…
Денисов замолчал. Его попытка пробиться сквозь стену провалилась. Учитель в милицейских погонах в самом начале поставил его на место.
— Вольф, Зеев?
— …В народных именах учитывалось также прозвище Вениамина — Волк! Отсюда Зеев и Вольф… Волк, переведенное на иврит и идиш…
— Вот как!
Ответ был получен. Осталось набраться терпения, дослушать урок до конца.
— От Вениамина также шли имена Вельвиш, Вольвиль, Вавила, некоторые относят сюда и Владимира, Лубу, Волько, Вове, Вава… Полицейская уголовная регистрация должна это учитывать… — Антропонимика еврейских имен была для Резниченко, как для Денисова розыскное дело, которое он вел от первой страницы — с постановления о заведении.
– Поскольку считалось, что всякое упоминание об умершем засчитывается последнему «к добру», традиция предписывала именовать детей только по умершим предкам. Это вело к беспокойству его духа в ином мире. Понимаете? Для этого мужские имена переделывались в женские, и наоборот. Если отец умирал до рождения ребенка, то наименование по отцу считалось почти обязательным…
Денисов обвел глазами стол. Из-под газеты высовывалась страница с текстом, который Резниченко редактировал. Денисов прочитал:
«…В капиталистическом обществе, где будничная одержимость обывателей заботой о личной безопасности — не просто прихоть, а жестокая необходимость…»
«В чужом глазу соринку ищем…»
Он вздохнул. Специалист, словно почувствовав что-то, закруглил разговор.
Итог Резниченко подвел не там, где он необходим был Денисову.
— Имя — еще и национальный образ. Порою причина недоверия — непонимание между людьми разных национальностей. За нерусским отчеством видели человека с нерусским характером, недобро относящегося к русским людям. Но это уже другая ипостась.
Волосатые молодые оркестранты, которых Денисов видел на Рижском, когда встречал Ламбертса и Коэнов, всем кагалом, в шортах, в джинсовках шли на посадку в саратовский, вместе с темными пожилыми женщинами, тащившими на руках грудных детей, с десятком длинноногих шумных поклонниц. За ними тянулись через толпу короткий пустой коридор, запахи незнакомых духов, голоса.
— У нас в Риге выступали во Дворце спорта, — заметил Ламбертс, давая дорогу.
Коэн и его родственник стояли растерянные, вид у вдовца был крайне удрученный, несмотря на крахмальный платок, выставленный из наружного верхнего кармана.
Было поздно. Все больше становилось ясно, что ни одна из проблем, не нашедшая своего разрешения при свете дня, уже не будет разрешена в течение вечера.
Был необходим перерыв.
Королевский против желания Коэна позвонил Вайнтраубам — сестра погибшей должна была приехать на вокзал за обоими родственниками; Ламбертса устроило Латвийское постпредство — ему предстояло туда еще добираться.
Денисову не терпелось обдумать ситуацию, он едва не взвыл, когда помощник дежурного объявил:
— Звонили из Управления. Гринчука, видимо, везут к нам…
— Ничего, выходит, на него нет?
— Я тоже так понимаю. Иначе бы не отдали.
— А зачем он нам?
Подошел Коэн, он казался обескураженным:
— Вы отпускаете нас?
— Отпускаем.
— Когда убили Юдит, меня вначале тоже отпустили. И жену. А потом начали таскать… — Он в нескольких словах передал суть розыскного действия. — Анонимки пошли. Что только не несли! Что я ухаживал за обеими сестрами… Что женился на младшей, а старшая мне мешала. А теперь дело видите, как обернулось… — В глазах у него стояли слезы.