Из любви к искусству
Шрифт:
— Пятьдесят лауров, — с умело нарисованной улыбкой озвучила фантастическую сумму в меру услужливая продавщица и поставила на прилавок элегантную шляпную коробку. — Может, что-то еще? Щетки для волос, для платья, перчатки, вуалетки или… — И она приглашающим жестом указала на открытые полки шкафчика у себя за спиной.
«Финилма: новейшие красящие составы для любых волос. 100% исправление цвета и выравнивание тона». Высокие коробочки разных оттенков черного, платинового и золотистого блонд стояли в два аккуратных ряда и недвусмысленно намекали, какие именно тона и цвета ими следует исправлять.
— Нет, спасибо, — проблеяла тогда Нэрданель, выложила деньги и, сцапав покупку, спешно удалилась.
Позднее вечером она лежала в постели с подушкой на голове и думала, не встать ли за ножницами и не избавиться от ненавистной рыжей копны. Но это, конечно, было постыдное ребячество.
Дурацкие воспоминания не улучшили ее настроения, поэтому чашка шоколада и большой треугольник шоколадного торта не принесли желанной радости. Она с тоской гоняла по тарелочке красивую в своем глянце пьяную вишню и не смотрела в сереющее непогодой окно.
— Мам, ну мам! Ну пойдем сначала смотреть поход! Маам!..
Нэрданель оторвала взгляд от остатков торта и взглянула на улицу. Мимо ее окна прошли молодая женщина с мальчиком: тот с жаром говорил и одновременно тянул мать за руку. Видно, предмет просьбы был так важен, что затмил даже призывно выставленные в витрине сладости.
— Да сколько же можно! Ты же видел это тысячу раз! Пойдем лучше смотреть…
Куда именно предложила отправиться сыну молодая женщина, Нэрданель уже не услышала. А вот чего хотел сам мальчик, поняла сразу. Задумалась на пару минут, затем прямо пальцами в сетчатых перчатках отправила в рот вишню, оставила рядом с тарелочкой двадцать тьелпинов и два сверху и вышла из кондитерской.
В Центральном зале Музеона, виднеющемся в проеме дверей дальше через холл, среди шатров и одетых в шкуры манекенов носились дети. Нэрданель вроде бы узнала мельком виденного мальчика, но не пошла проверять — Великий поход ее не очень интересовал. Вообще-то она не ходила в Музеон, когда всерьез бралась за новую картину, тому было несколько причин. Ей не хотелось копировать, пусть даже не нарочно, не хотелось подсматривать идеи и, что тоже важно, не хотелось распылять свои переживания. Созерцание скульптур мастера Маньярмо или полотен мастеров Равендо, Энвиньэро и Антарно требовало эмоциональных сил, и Нэрданель не без оснований опасалась, что не сможет работать, если будет все время возвращаться мыслью к этим образцам и своему восхищению ими. Правда, она так и не дошла еще раз до выставки мастера Ф., но сейчас воспоминания о нем вызывали у нее чувство стыда и неловкости. Повторный визит она решила отложить. Но насчет Музеона в целом решила рискнуть — все равно. Что так, что эдак толку от ее потуг было мало. Может, хотя бы с тысячной попытки она найдет ответ на вопрос, каким именно путем следует двигаться, чтобы отыскать, как говорит отец, «свой собственный стиль».
Могучие мраморные фигуры, величественно восседающие на тронах или, напротив, вырастающие из завитков волн, из пены облаков, из до блеска обтесанных постаментов, встречали гостей Музеона сразу на лестнице на второй этаж. Нэрданель медленно поднималась мимо них, мысленно приветствуя, как старых знакомых. Какие-то ей нравились особо, и она всегда задерживалась возле них; некоторые, например, зловещую фигуру Судии в накинутом капюшоне и со зрачками из черного мрамора, всегда проходила, отвернувшись. За лестницей налево начиналась двойная галерея, тоже посвященная скульптурному искусству, а все остальное крыло отвели под живопись. Нэрданель собиралась пройти сразу туда, но путь ей преградили дети.
Целая группа — судя по всему, самая младшая, может даже, подготовительная из какой-то очень приличной школы на Северном склоне — толпилась вдоль кавалькады «Охоты» и не оставляла шансов протиснуться без риска показаться невежливой. Детишки с разинутыми ртами слушали распинающегося мастера, а пять матерей разместились полукругом и глядели — кто в окна, кто на своих чад, а кто по сторонам. Когда Нэрданель приблизилась, надеясь, что стоящая с краю низенькая бледная леди посторонится и уступит дорогу, та только холодно взглянула и сразу отвернулась.
— Это приватная экскурсия, — с неприязнью в голосе заметила другая леди, а прилизанный мастер, услышав чьей-то голос помимо своего, возмущенно замолчал и уставился прямо на Нэрданель.
— Я… — открыла рот она, но увидела, что теперь на нее смотрят уже все, сочла за благо поскорее ретироваться. — Извините.
«Вот дура, — обругала она себя, когда нашла укрытие в зале на противоположной стороне от лестницы — здесь галерея зеркальным образом вела в Восточное крыло. — Надо было просто пройти. И все».
Она знала, что на нее иногда накатывает такая необъяснимая робость и оторопь, которая не позволяет ни дать отпор откровенному пренебрежению, ни без дрожи зайти в шляпный магазин. Как с этим бороться и что делать, если в других ситуациях она могла без труда поставить на место подгулявшего извозчика, было непонятно. Сейчас вот, скорее всего, следовало подождать немного и вернуться, чтобы без лишних слов раздвинуть эти надменных куриц и пойти своим путем.
«Особенно ту — мне по плечо. Которая сразу отвернулась», — сварливо подумала Нэрданель и, чтобы не оставаться в зале с декоративными каменными вазами пошла дальше.
Второй этаж Восточного крыла был отведен мебели, оружию, одежде и посуде. Хотя экспозиции часто менялись — комиссия все пыталась найти лучшую сочетаемость между прикладными и декоративно-прикладными искусствами, которые на одном этаже не помещались, а границы между ними часто оказывались размыты. Нэрданель не раз и не два слышала, как посетители спрашивают у смотрителя что-нибудь вроде: стоит ли искать драгоценные шкатулки и зеркала в интерьерных залах или наоборот — рядом с ювелирными коллекциями.
Но гобелены висели здесь всегда. Дальняя от фасада бывшего дворца галерея с ее затененными окнами служила подходящим местом для больших и не очень полотен. Через равные промежутки из нее вели двери в боковые комнаты, комнатки и залы, где тоже разместили гобелены и некоторые другие работы из ткани — вышивки, кружево, плетение.
Нэрданель нечасто здесь бывала, но сейчас большого выбора не было, и она шла вперед, продолжая скрипеть зубами из-за дурацкой сцены. Остановилась, когда увидела возле очередной двери блестящую табличку: «Мириэль».