Из любви к искусству
Шрифт:
Дверь с грохотом захлопнулась. Нэрданель знала, что сделалась пунцовой, но не знала, что делать дальше. Запереться, вернуться наверх и притвориться, что ничего не произошло?
«А «кулек» — выкинуть в пруд», — гаденько подсказал внутренний голос.
— У вас все в порядке? — негромко донеслось снаружи.
— Д-да, — не сразу проблеяла Нэрданель. — Я работаю. Что вам надо?
За дверью немного помолчали.
— Надеюсь, у вас ничего не взорвалось?
— Даже если так, это не ваше дело, — огрызнулась Нэрданель. Она была зла на себя за дурацкую ситуацию и зла на неожиданного визитера, за то, что он ее спровоцировал. — Мы с вами стали слишком часто встречаться.
На крыльце хрустнул песок, и что-то зашелестело. Похоже, от такой гостеприимности принц решил удалиться восвояси. Собравшись вздохнуть с облегчением, Нэрданель опять подумала про злополучный «кулек», про заполошную и уже задетую накануне Ториэль и больно хлопнула себя по лбу.
— Постойте! — крикнула она. — Если вы за тем, что оставил отец, я сейчас принесу.
Не став дожидаться ответа, она метнулась на кухню, где на указанном месте обнаружила перевязанный шпагатом маленький пакет. На ощупь — с горохом. Но подробности Нэрданель не интересовали, она просто бегом возвратилась в прихожую, приоткрыла слегка дверь и, не выглядывая, протянула руку. Другая рука, в белой перчатке, после недолго промедления пакет забрала.
— Спасибо, — тихо раздалось снаружи.
— До свиданья, — ответила Нэрданель, и со стуком закрыла дверь.
Дождавшись, когда на крыльце снова захрустит песок и, досчитав по десяти, она выглянула снова, но успела увидеть только мелькнувший за листвой размытый силуэт всадника.
После такого происшествия работа встала. Поднявшись наверх, Нэрданель поняла, что только что не пустила на порог и вообще откровенно нахамила наследнику трона. Не говоря о том, что показалась перед ним в совершенно неприглядном виде. В пору было то ли разрыдаться, то ли расхохотаться. Она выбрала второе.
Ониксовая женщина рядом с мольбертом была безучастна к только что произошедшей трагикомедии, она продолжала задумчиво заглядывать в свой колодец, и ее поза подействовала на Нэрданель успокаивающе. Пошагав по студии с полчаса и кое-как придя в себя, она сняла балахон, умылась и заплела волосы. Как бы то ни было, автопортрет был почти готов, и теперь его требовалось осмыслить. А пока отдать должное тому, кто невольно помог ей найти источник вдохновения.
Пододвинув чернильницу и вооружившись пером, Нэрданель села писать исполненный благодарности ответ мастеру Ф.
========== Глава 6. Дорогой друг ==========
«…рад, что мой скромный подарок Вам так приглянулся и помог нащупать верный путь. Мне самому не понаслышке знакомо это опьяняющее чувство озарения и вдохновения, и я искренне надеюсь, что Ваши усилия принесут прекрасные плоды…»
И так далее в таких же безукоризненных выражениях, тем же каллиграфическим почерком.
Нэрданель перевернулась с живота на спину, закинула за голову руки с письмом и глупо хихикнула.
— «С наилучшими пожеланиями, Ф.»
Ответ на ее письмо с благодарностью пришел на следующий же день с вечерней почтой: Нэрданель от неожиданности и восторга только что не начала прыгать. Новое письмо она написала немедленно, но отправила, правда, только через день, побоявшись показаться навязчивой, о чем сама же упомянула: «Надеюсь, мои письма не слишком беспокоят Вас и не отрывают от дел. Я очень ценю, что Вы тратите свое драгоценное время на ответы…» Но мастер заверил ее, что ему тоже приятна их переписка и даже задал несколько учтивых и как будто недежурных вопросов. Вроде того, интересуется ли она работами своего знаменитого отца, осведомлена ли в области драгоценных камней и металлов, любит ли ювелирное искусство в целом. Нэрданель пришлось поломать голову, чтобы подобрать осторожные выражения и донести: она все это очень ценит и уважает, а работы мастера ее просто потрясли, но сфера ее собственных интересов лежит скорее в области изобразительного искусства. Потом мастер стал задавать новые вопросы и даже попросил прислать какой-нибудь рисунок, а потом отозвался о нем — о выбранном после мучительных сомнений «непарадном» портрете Финдис — очень даже одобрительно.
Недели через две Нэрданель уже совсем осмелела и стала задавать все больше вопросов и даже осторожно просить рекомендации. Мастер охотно отвечал, давал советы насчет применения техники, насчет ракурсов, поз. Он даже потрудился прислать небольшой список литературы на первое время, и Нэрданель с удовольствием отметила, что в нем есть как уже прочитанные ею книги, так и доселе обойденные вниманием. Их они тоже неспешно обсуждали, как обсуждали коллекции Музеона и работы любимых и нелюбимых авторов. Нэрданель все больше овладевало восторженное чувство, что счастливый случай свел ее с родственной душой.
Правда, насчет личных вопросов она осторожничала, зная — а, вернее, не зная — с кем имеет дело. Она не спрашивала про подробности из жизни самого мастера, как и где он живет; не старалась выпытывать причины его скрытности. Зато после некоторых размышлений сочла возможным интересоваться другим. Где он черпает идеи, случается ли ему работать над несколькими заказами одновременно, правда ли, что он работает только по своим замыслам, отвергая эскизы заказчиков, и почему?
Со всеми этими расспросами, правда, пришлось установить строгий распорядок, как и с собственно письмами. Ответ давался не раньше, чем через сутки, и содержал не больше, чем три страницы текста, в которых она задавала не больше, чем пять новых вопросов. Их список от большого нетерпения пришлось составить заранее, чтобы легче было отслеживать. Письма Нэрданель стала собирать в папку и туда же добавляла свои заметки и зарисовки.
Дней через десять после того, она как получила в подарок свою женщину с колодцем — та теперь регулярно перемещалась из спальни в студию и обратно, словно любимая кукла — Нэрданель снова отправилась в Музеон. За это время она побывала там уже трижды и, наконец-то, полностью посмотрела выставку работ мастера. Но теперь целью ее было Западное крыло. В нем, тоже по совету из письма, она выбрала скульптуру, одну из своих любимых, «Лесную плясунью» мастера Вартано и сделала серию набросков, где пыталась изобразить ее же, но в других позах, уловить весь задуманный автором танец. Не то чтобы получилось хорошо, все равно лучшим оказался рисунок самой скульптуры, но зато Нэрданель ощущала приятное напряжение сил.
«Даже если Вы изображаете что-то максимально правдиво, не лишним будет потренировать фантазию», — написал ей перед этим мастер Ф., а после одобрительно отозвался о присланных набросках.
Следующим шагом стала серия портретов посетителей Музеона. Нэрданель делала их в разных залах, притворяясь, что срисовывает с экспонатов. Она в очередной раз поймала себя на том, что ей больше нравятся попытки уловить характер в движении, чем изображать традиционные для портретов торжественные позы. Конечно, глупо было думать, будто кому-то захочется увидеть себя в полоборота с приоткрытым ртом и на фоне штукатуренной стены, но по крайней мере самой Нэрданель такое изменение в подходе было приятно. Она потом с большим интересом рассматривала получившиеся наброски и размышляла, насколько верно поймала настоящий характер своих невольных моделей. Действительно ли эта юная горничная так мечтательна и рассеяна, этот улыбающийся мальчишка весел и беспокоен, а этот мастер больше занят мыслями о каких-то домашних делах, чем следит за своими юными слушателями. Один раз Нэрданель видела в Музеоне принца Куруфинвэ и решила запечатлеть и его тоже. Но такое в общем-то красивое и удобное для рисования лицо на бумаге смотрелось еще более скучно, чем вживую — равнодушное, спокойное и безжизненное, оно казалось гипсовой маской. Когда-то Нэрданель уже думала, что портрету принца достаточно перерисовать изгиб бровей и добавить тени в углу рта, чтобы отразить весь небогатый спектр эмоций. Рисунок предсказуемо получился неинтересный, и Нэрданель без сожалений отправила его в камин.