Из любви к искусству
Шрифт:
Нинквэтиль эту переписку давно заметила, но вопросов не задавала, а потом Нэрданель как бы невзначай сама упомянула о своем новом друге.
— Он увлекается живописью, и у нас много тем для разговоров.
— А, так это он насоветовал тебе покопаться в старых книжках? Дай-ка угадаю: твой знакомый — покрывшийся пылью чудак вроде нашего Румила? Сидит где-нибудь в зашторенном кабинете, чихает в подшивку «Тирионского мудреца» и ворчит на экономку. Если так, будь с ним осторожна! — и Махтано громко рассмеялся, его вечно румяное лицо налилось краской еще сильнее.
Нэрданель сделалось обидно. «Тирионский мудрец» перестал выходить в печати еще до ее рождения, и сейчас его можно было раздобыть разве что в библиотеках или в прохудившихся башмаках небогатых мастеров.
— Ничего подобного! У него острый ум, и он много знает. А книги эти советуют в Университете!
— Ну-у, детка, в Университете тебе тоже насоветуют! Вот вчера, представь себе, я послушал диспут на тему кристаллических форм. Говорил неглупый вроде бы профессор, и при том!..
— Значит, он не ворчит на экономку? — с улыбкой оборвала мужа Нинквэтиль, но по брошенному вскользь взгляду было ясно: вопрос с подвохом.
— Я не интересовалась его экономкой. Мы беседуем о другом. Я, пожалуй, пойду, мне как раз нужно ответить на письмо.
Поднявшись, рассерженная Нэрданель вышла из гостиной и услышала за спиной сначала отцовский шепот, затем его же громкий смех, а затем материно возмущенное «Махтано!»
Конечно, она задавалась вопросом о личности своего нового друга. Лукавством было бы утверждать обратное. Сначала она об этом не думала и считала, что само желание мастера Ф. сохранить инкогнито красноречивее любых домыслов и вообще заслуживает уважения. Он отказался от личной славы и почета, но не гнушается общением с никому неизвестной девчонкой. Это говорило о нем с лучшей стороны.
Но чем дальше, тем чаще она ловила себя на том, что витает в облаках и представляет туманный образ. На том обеде во дворце говорили много глупостей: про внешнее уродство, про увечья, про то, что мастер — женщина. Последнее Нэрданель отмела сразу, а насчет уродств и прочего думать не хотела. Автор таких прекрасных работ и писем представлялся ей столь же прекрасным внешне. Конечно, высокого роста, отменного телосложения; непременно изящные руки с длинными пальцами, красивое лицо с правильными чертами и задумчивым мягким взглядом… Вот взять хотя бы мастера Лорвэ. Со своим спокойным звучным голосом, плавными и уверенными жестами, внимательным взглядом голубых глаз, золотисто-русыми волосами… В какой-то момент Нэрданель поймала себя на том, что в ее мыслях мастер Ф. все больше обретает черты мастера Лорвэ.
— Тьфу. Дура, — оборвала себя на этом постыдном наблюдении Нэрданель и, прикусив для острастки щеку, вернулась к изучению «Истории живописи».
Но усилий хватило ненадолго. Раз за разом она обнаруживала, что снова обращается мыслью к догадкам о личности мастера. В конце концов, решила выбивать клин клином.
Отправив на почте очередное письмо, она возвратилась домой, но против обыкновения заперлась не в студии, а в своей комнате, где вывалила на постель накопившиеся письма. Они были написаны на обыкновенной плотной писчей бумаге, одинаковым, до безличности правильным почерком: строка к строке, буква к букве. В конвертах тоже не было ничего интересного.
— Ну конечно, иначе бы его давно кто-нибудь вычислил…
Оставалось анализировать сам текст и соотносить его с другими сведениями — с рассказами, слухами и даже с работами мастера… Решив делать заметки в блокноте, Нэрданель потянулась к столу и вдруг заметила на одном из писем характерные следы: лист подложили под тот, на котором писалось что-то другое. С азартом схватив письмо, Нэрданель подскочила к окну и повертела, ловя правильный свет.
Но почти ничего интересного обнаружить не удалось. «Добр день Нэрданель. Рад … вы продолж посещать … Сегодн рассказ ка…» И так далее. Одним словом, черновик того самого, что и так было написано на этом же листе. Разница была только в обилии сокращений и в хвостатом, до безобразности летящем почерке, так непохожем на безупречно аккуратные буквы чистовика.
— А хорошо притворяется, — улыбнулась Нэрданель. То, что он старается изменить почерк, ее не удивило, но почему-то позабавила эта деталь: такой мастер, а на деле пишет, как курица лапой.
Отыскав среди других писем еще парочку таких же нечаянных черновиков, она не нашла больше ничего интересного. По всей видимости, мастер Ф. внимательно следил за своей перепиской. Что же, тогда следовало заняться мыслительной деятельностью.
До вечера она просидела над бумагами, аккуратно выписывая все то, что хотя бы на первый взгляд могло оказаться важным. На отдельном листе она составила список работ из Музеона, где сделала пометки, которые тоже давали пищу для размышлений. В результате удалось прийти к следующими нехитрым выводам:
«1. Одинаково хорошо работает с металлами, драгоценными и поделочными камнями, в жанре ювелирного и декоративно-прикладного искусства».
Это было очевидно с первого же взгляда на выставку в Музеоне.
«2. Использует, в том числе дорогие и редкие материалы из разных концов Валинора. Использует очень много необычно крупных камней».
Нэрданель сразу обратила внимание и на этот факт. Он, вместе с тем, что мастер брал за работу чисто символические суммы, вызывал еще большие вопросы. Ей представлялся погруженный в работу преданный слуга своего дела — в крошечном домике где-то на окраинах Южного склона, в поношенном платье, с впавшими от недоедания щеками, но горящими глазами и неизменной тягой к искусству… Тьфу еще раз.
«3. Работает очень быстро».
Даже если предположить, что работы на выставке собирались годами, можно было вспомнить рассказы благородных леди во время обеда во дворце. Ее Величество Ингвис говорила, что на крупное ожерелье с ограненными камнями мастеру потребовалось две недели и, судя по всему, он одновременно делал гарнитур для леди Мовиэль, супруги мастера Лаурдо. Вряд ли глава шумного семейства, вроде многодетного брата их Ториэль мог бы так быстро работать над разными заказами…
«4. Хорошо рисует, разбирается в композиции, светотени, анатомии и т.д.»
Как правило, он возвращал Нэрданель ее эскизы вместе с замечаниями или присылал собственные рисунки. Наметанному глазу нетрудно было увидеть, что формы то и дело оказывались переданы в одну линию, а быстрые наброски сделаны без малейших следов исправлений.
«5. Знает многих преподавателей Ун-та и других мастеров, их взгляды и методы. Но рассказывает о них не так, как будто знаком особенно близко».
Здесь можно было поставить вопрос, но почему-то Нэрданель казалось, что она права. Мастер Ф. много рассказывал, ссылаясь, в том числе на преподавателей, но ни разу Нэрданель не уловила ни малейшего намека на дружеский шутливый тон или фамильярность. Впрочем, в критических оценках он был весьма категоричен.