Из неопубликованного 1970-1995

Альтов Семен Теодорович

Естественно, экстра драй!

— С чем? Тоник? Сок? Лед?

— Чистый!

От волнения я ничего не ел, а только глотал жутко сухой «Мартини».

Я никогда ни до ни после не видел за одним столом столько великолепных рассказчиков. Это был словесный джемсейшен.

Я бы запомнил вечер на всю жизнь, если бы не проклятый «Мартини», который с тех пор видеть не могу.

Просыпался я долго. Вошел вечно свежий Шура и сказал:

— Вставай, опохмелимся и перекусим.

Я дрожащими руками достал пьесу.

Мы сели за стол.

Шура спросил:

— Что нового в Питере? Чем живет богема?

Я ответил.

Пора было возвращаться в Москву.

По дороге Шура, не выпуская изо рта трубки, сказал: «Если тебя не утомило наше сотрудничество, работу над пьесой продолжим. Мы на верном пути.»

Ночью в «Стреле» я пытался осмыслить прошедшие сутки.

С одной стороны, никто моей пьесой не заинтересовался.

Но с другой стороны, ведь никто и не сказал «прекрати!» Более того, Шура произнес волшебное слово «продолжим!»

И тут почему-то меня начал мучить вопрос об авторских.

Я слышал: за пьесу полагаются авторские, то есть деньги. А поскольку пьеса пойдет сразу во всех театрах, то сумма набегала нешуточная. Как делить авторские с Шурой? С одной стороны, вкалывал я, а с другой стороны, вдохновлял меня он. Как поделить вознаграждение, чтобы его не обидеть?

Это была кошмарная ночь. Как все ленинградцы, я страдал синдромом хорошего воспитания. Сочетание

щепетильности и боязни остаться в дураках. Эти два понятия тесно сплелись в диагнозе «интеллигентность», которой гордимся из последних сил, поскольку больше нечем. Если поставить рядом ленинградца и москвича, невооруженным глазом видна интеллигентность одного и потому сразу тянет к другому.

Извертевшись на верхней полке, к утру я принял максимально интеллигентное решение: поделить по-братски. Шуре — 47 %, себе — 53 %. Почему взял себе больше? Прости, Шура. Жена ждала ребенка. А на те гонорары, которые я получал в «Литературке» за фразы, можно было в лучшем случае вскормить лилипута. Жена моя Лариса женщина красивая, статная, и на лилипута надежд не было никаких.

Короче, разделив авторские, я продолжил работу над пьесой. Периодически звонил Шуре, получал ободряющие советы и строчил дальше. Пьеса уже не помещалась в квартире.

Если бы я жил рядом с Шурой в Москве, он бы своей уверенностью во мне сделал из меня неплохого драматурга. Но я живу в Петербурге. Расстояние в восемьсот километров ослабляет силу обаяния даже такого человека, как Шура.

Через полтора года титанического труда я пьесу забросил. Надо было кормить семью. Сжечь пьесу, по примеру Гоголя, мне не хватило таланта. Хотя ею можно было топить целую зиму.

Я никогда не забуду того, что Шура поленился сделать из меня драматурга. За что сохраню чувство благодарности к нему на всю оставшуюся жизнь.