Из незавершенного
Шрифт:
Баландин положил указку и равнодушно пошел на место.
– ---
Курмышев и Баландин жили на одном дворе. Курмышев в доме, выходившем на улицу. Баландин - в небольшом флигеле. Отец Курмышева был судья, а у Баландина отца не было.
Когда гимназистов распустили на лето, Курмышев вернулся из гимназии, сбросил пальто и ранец и выбежал на двор.
Было еще свежо. Курмышев разбежался, перепрыгнул через скамейку, потом поднял с земли камень и запустил в небо. Потом подозвал к себе сонную лохматую собаку,
Курмышев подошел к флигелю и стукнул в последнее окошко справа.
– Заходите, господин Курмышев, - сказала пожилая женщина в очках и в красных сережках, открывая форточку.
Курмышев вбежал в темную переднюю. Там в углу кудахтали куры.
– Пожалуйте, господин Курмышев, - говорила женщина, отворяя дверь. Жоржик, к тебе пришли!
Баландин вскочил в соседней комнате с кровати, на которой он валялся одетый, и бросился к товарищу. Лицо у него было красное и [изрядно] помятое.
– Кончили курс и теперь гулять?
– говорила женщина, мать Баландина. Ну, гуляйте, гуляйте, молодые люди.
– Она ничего не знает про меня, - шепнул Баландин.
– Молчи!
За столом сидел растрепанный и небритый мужчина и читал какую-то бумажку.
– Сведения об успехах, поведении, прилежании и внимании, - читал он, ученика второго класса Баландина Георгия. Закон божий три, география... тут что-то неразборчиво... тоже три... А тут и совсем разобрать нельзя... Переводится в третий класс... Кто это у вас сведения пишет?
– Помощник письмоводителя, - сказал Курмышев.
– Молчи!
– шепнул ему прямо в ухо Баландин.
– Так, - сказал отчим, - а почему у тебя, обормот, все тройки? Хоть бы одну четверку принес?
– Ну уж и на том спасибо, - сказала женщина, - хорошо, что не сел во втором классе.
– Не сел, - угрюмо проворчал отчим, - ему бы в его годы в четвертом быть, а не во втором, попробовал бы он у меня сесть.
Баландин взял бумажку, сложил ее и сунул в ящик стола.
– Шагаем?
– сказал он Курмышеву.
– Шагаем!
И оба выскочили на двор.
– Курмышев, - сказал Баландин шепотом, когда они очутились на противоположном конце двора.
– Мне сведения Дудкин исправил, он хорошо пишет. Только молчи. Я отчима не боюсь, - ну пусть он меня зарежет, повесит, - мне не страшно. Мне только маму жалко.
– А как же ты...
– сказал Курмышев, - как же ты осенью?
– Погоди, - прервал его Баландин, - мы выйдем на улицу, тогда скажу.
Оба мальчика вышли за ворота. Курмышев шел, весело перепрыгивая через лужи, Баландин шагал, не глядя под ноги.
– Как же ты от домашних скрывать будешь?
– спросил Курмышев.
– Ведь каждую неделю подпись нужна в дневнике? Да и книги у тебя будут те же самые, что в этом году.
– Ничего, - сказал Баландин отчаянно, -
– Тише, - прошептал Курмышев, а потом снял фуражку и сказал громко: Здравствуйте, Павел Павлович.
По улице шагал, обходя лужи, Павел Павлович. В пальто он оказался еще толще. Форменные пуговицы и кокарда блестели на солнце. Он тяжело отдувался и осторожно передвигал толстые ноги в новеньких галошах.
– Здравствуй, Курмышев, - широко улыбаясь, сказал Павел Павлович. Потом он перевел взгляд на Баландина и перестал улыбаться.
Баландин смотрел в землю.
Я заснул в библиотеке за столом, заставленным со всех сторон книжными шкафами. Библиотекарь не заметил меня, запер входную дверь на ключ и ушел домой.
Когда я проснулся, было темно. Впрочем, не совсем темно. В окно смотрела луна, и на полках серебрились корешки книг. Но в комнате было светло не только от луны, - на одной из нижних полок мерцал маленький-маленький зеленоватый огонек, похожий на фонарик светляка.
Неужели это светляк?
Так странно было увидеть его здесь, в библиотеке, на странице раскрытой книги. Но, приглядевшись внимательнее, я удивился еще больше. Вокруг светляка, точно у костра на лесной поляне, сидели крошечные человечки в шляпах и колпаках. Тут были мужчины и женщины, молодые и старики.
Мне показалось, что я уже видел этих человечков где-то раньше. Но где же? Ах да, на картинках в старой книжке, которая называлась "Приключения Мурзилки и лесных человечков".
На этой самой книжке, на странице 97-й, они теперь сидели кружком и о чем-то разговаривали тонкими комариными голосами.
Один из человечков, старичок в фуражке с большим козырьком, говорил громче всех других. Он жужжал, как шмель.
– В этой книжке, - кричал старичок, - нет ни слова правды. И картинки в ней неверные. Вот тут нарисован портрет, а под ним подписано мое имя "Заячья губа". А разве этот урод похож на меня?
– Похож, похож! Этот урод очень похож на тебя!
– сказал другой человечек в длинном узком пальто и в высокой шляпе, похожей на пробку от графина.
– Ты, должно быть, шутишь, Мурзилка, - пропищал первый человечек.
– Нет, Заячья губа, мне не до шуток, - пропищал второй.
Тут первый человечек страшно рассердился. Он надвинул на нос фуражку и сказал:
– Ты, Мурзилка, всегда любишь спорить. Недаром тебя зовут "Пустая голова". Давай спросим у доктора Мазь-Перемазь, похож ли я на свой портрет или не похож.
– А где доктор?
– Он медицинский словарь читает.
– Доктор! Мазь-Перемазь! Доктор!
– закричали человечки хором.