Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
За Мюнихом вошли придворные, чтобы услышать, что им осталось - надеяться или бояться.
– Но, - раздался голос, который, казалось, выражал общее мнение, - силы гребцов будет недостаточно, чтобы добраться до Ревеля.
– Пусть так, - сказал Мюних, - когда они устанут, грести будем мы, в свою очередь.
Предложение не имело никакого успеха у этой раздраженной молодежи. Императору доказывали, что положение далеко не безнадежное, и чтобы он, такой могущественный монарх не соглашался покидать свои пределы как беглец, что невозможно, чтобы вся Россия восстала против него, и что все эти мятежи не могли иметь другой
Армия императрицы маршем шла на Ораниенбаум.
Тогда он велел седлать коня, решив переодеться и в одиночку бежать в сторону Польши. Но Елизавета Воронцова поспешила дать бой и этому решению и заставить его изменить; она уговорила царя послать кого-нибудь навстречу императрице и повелеть просить ее разрешения для них обоих уехать в Гольштейн. Слуги императора имели доброту пасть перед ним на колени и, сложив ладони, ему прокричать - «Отец наш, она велит тебя умертвить!»; он к ним не прислушался, и Елизавета выпроводила их со словами: «Несчастные, ну какой вам интерес запугивать вашего господина!»
Петр III пошел еще дальше того, что предлагала его фаворитка: из страха ожесточить солдат, велел снести небольшую крепость, что служила его военным забавам, приказал демонтировать пушки, составить и сложить на земле оружие солдат. Мюних, взбешенный, рвал на себе белые волосы.
– Если вы не способны умереть как император во главе ваших войск, sire, - сказал он, - то возьмите в руки распятие, и мятежники не осмелятся вас тронуть. А я, я на себя беру сражение.
Но на этот раз император настоял на своем решении, потому, несомненно, что оно было плохим; только, еще надеясь, что это не принесет пользы, если он добровольно отправится в изгнание, он написал Екатерине первое письмо, в котором предлагал ей примирение и разделение власти; но императрица даже не ответила на это письмо. Тогда он написал ей второе, в котором просил у нее прощения, обеспечения пансионом и разрешения - уехать в Гольштейн. После этого, по свидетельству генерала Измайлова, императрица прислала ему этот вот акт отречения от престола:
«В течение недолгого времени моего абсолютного правления в России я убедился, что сил моих было никак не достаточно для такого бремени, и что выше меня - управлять этой империей не только самодержавно, но и по-другому, как это и было. Здесь я усмотрел также возможное потрясение, которое привело бы к полному ее развалу и меня покрыло бы вечным позором. Поэтому, по здравом размышлении, безо всякого принуждения, я торжественно заявляю Российской империи и всему миру, что отказываюсь от жизни с браздами правления названной империей в руках, не желая ею управлять ни самодержавно и ни в иной какой-либо форме, не намереваясь даже никогда в ней возвыситься с посторонней помощью, как могло бы быть; в удостоверение, что приношу клятву перед богом и всем миром, настоящее самоотречение писано и подписано моей собственной рукой».
Курьеру с текстом этого отречения от престола поручено передать на словах Петру III, что императрица окружена настолько ожесточенными против него людьми, что не отвечает за его жизнь, если он откажется поставить свою подпись.
Измайлов прошел к императору в сопровождении лишь одного преданного слуги дома; и так как император колебался:
– Sire, - сказал он, - я арестовываю вас именем императрицы.
– Но я сейчас подпишу, - торопливо сказал император.
– Речь не только о том, чтобы подписать, но и переписать акт, весь целиком, вашей рукой.
Император вздохнул, взял перо, снял копию с акта и подписал ее. Только добавил на отдельном листе:
«Желаю, чтобы мне прислали мою собаку Мопра, моего негра Нарцисса, мою скрипку, романы и мою немецкую Библию».
На этом дело не кончилось, экс-император был еще недостаточно унижен. Измайлов снял с него орденскую ленту, надетую через плечо. Затем велел ему вместе с любовницей и фаворитом подняться в экипаж и повез его в Петергоф. Пришлось ехать сквозь ряды солдат, которые приветствовали его дружным: «Да здравствует Екатерина!»
Остановились перед большой лестницей. Император сошел первым, за ним - Елизавета Воронцова. Но едва она ступила на землю, как была уведена солдатами, которые сорвали с нее ленту св. Екатерины и разодрали на ней одежды. После сходил с экипажа Гудович; солдаты его освистали, но он повернулся, называя их подлецами, предателями, ничтожествами. И его смыла волна солдат, как унесла она Елизавету Воронцову.
Император поднимался по лестнице один, плача от бешенства. За ним следовали 10-12 человек.
– Раздевайся!
– сказал один из них.
Тогда он бросил оставленную ему шпагу и снял верхнюю одежду.
– Еще! Еще!
– кричали мятежники.
И ему пришлось снять с себя почти все. В течение 10 минут, босой и в одной рубашке, он служил мишенью для солдатских насмешек. Наконец, ему бросили старый халат, в который он облачился; после этого, он разрешил себе упасть в кресло, стиснув голову руками, зажмурив глаза и заткнув уши, как если бы хотел отрешиться ото всего, что творится вокруг него.
Тем временем, императрица устроила прием в роскошной спальне и обзаводилась новым двором. Все те, кто тремя днями ранее окружали Петра III, теперь окружали ее.
Туда явилась вся семья Воронцовых и пала на колени. Княгиня Дашкова стала на колени вместе с родственниками и, обращаясь к императрице:
– Мадам, - сказала она, - вот вся моя семья, которую я принесла вам в жертву.
Императрица озаботилась тем, чтобы внесли орденскую ленту и драгоценности Елизаветы Воронцовой, и даровала их ее сестре, и та приняла все это без колебаний. В этот момент вошел Мюних.
– Черт возьми, мадам, - сказал он, - я долго задавался вопросом, чьим был солдатом, вашим или Петра III, и, кажется, - определенно вашим, я возвращаюсь к вам.
– Вы хотели со мной сражаться, Мюних?
– спросила императрица.
– Да, мадам, - ответил тот, - чистосердечно это признаю; но теперь мой долг сражаться не против, а за вас.
– И вы лишаете меня советов, какие можете мне дать, Мюних; тех, что являются плодом познаний, купленных ценою долгих лет вашей практики в военном искусстве и ссылке.