Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Дюма-отец Александр

Деланж велел кучеру выпрячь коня и тянул его на вожже до тех пор, пока не перетащил на твердый грунт. Как только животное надежно стало на ноги, Деланж вскочил на него и помчался во весь опор.

– Кстати, - крикнул я ему, - прихватите веревки, по возможности, самые длинные и самые прочные.

Через 10 минут Деланж появился с четырьмя лошадьми, двумя помощниками и доской.

– У тебя есть все, что нужно, - сказал мне Нарышкин, - надеюсь, ты сейчас вытянешь нас отсюда.

– Если только ты не захочешь тащить отсюда самого себя.

– Черт возьми, нет, ты сказал, что это тебе виднее.

– Тогда спокойствие в рядах, и пусть повинуются командующему. Деланж, установите va-et-vient [туда-сюда, переправа от судна к берегу] от экипажа к нам при помощи доски… Очень хорошо!.. Теперь поставьте двух ваших помощников на доску, встаньте на подножку и разгрузите экипаж ото всего, что может его отяжелять.

– Хорошо, - говорит Деланж, - понимаю.

– Образуйте цепочку с вашими людьми.

Разгрузка началась. В момент дорожные сундуки и несессеры оказались возле нас, это было добрых две сотни килограммов, из которых ничего больше нас не обременяло.

– Теперь?
– говорит Деланж.

– Теперь выпрягайте лошадей.

– Всех?

– Всех.

– Тогда ты идешь тянуть возок, - говорит Нарышкин.

– Может быть.

Он пожал плечами.

– Лошади выпряжены, - говорит Деланж.

– Постарайтесь заставить их выбраться из песка.

Полностью освобожденные от груза, который тащили, лошади выбрались оттуда с помощью нескольких ударов кнута. Они выведены, как и мы, на твердый грунт.

– Теперь внимание, Деланж.

– Я здесь.

– Соедините веревкой, во всю ее длину, ваших четырех свежих коней с экипажем, а восемь уставших лошадей - с четырьмя свежими.

– Хорошо, черт возьми, - говорит Деланж, - думаю, что сейчас это все-таки пойдет, месье Нарышкин.

– Еще бы!
– выдал я.

Во всю длину веревок протянули от застрявшего экипажа упряжь для четырех свежих коней и к ним припрягли 8 уставших лошадей.

На твердом грунте стояли 12 лошадей. Они повезли бы артиллерийское орудие 80-го калибра; с первого усилия они вытащили экипаж.

– Отлично?
– сказал я Нарышкину.

– Изящная хитрость!
– отозвался он.

– И мне она удается, как фокус с яйцом [220]– Христофору Колумбу.

Затем я обратился к Деланжу:

– Теперь, - сказал я ему, - велите вашим людям вручную перенести на другую сторону горы дорожные сундуки и кейсы и верните теперь же не менее четырех лошадей на земную твердь, тогда как другие будут выпутываться, как смогут.

– А мы, в таком случае, пойдем пешком?
– сказал Нарышкин.

220

Фокус с яйцом - один из друзей вашего переводчика, инженер путей сообщения Юрий Волькович, напоминает об эпизоде, когда Христофору Колумбу стали доказывать, что открыть Вест-Индию смог бы чуть ли не каждый; слушая завистников, великий мореплаватель предложил им поставить куриное яйцо на попа; у них это не получилось, а Колумб стукнул яйцом о стол, скорлупа снизу смялась, и оно заняло устойчивое вертикальное положение; таким образом, он показал, что даже простое решение осеняет не каждого.

– Не очень утомишься - пройти пешком осьмушку версты?

– Однако, мне кажется, когда есть экипаж, он не для того здесь, чтобы ходить пешком.

– А! Друг мой, какое заблуждение! Я никогда столько не ходил пешком, чем тогда, когда у меня были экипажи.

Экипаж съехал с другой стороны горы как по маслу: он был вновь загружен, и мы вернулись на свои места.

– Ну, теперь, - сказал я Нарышкину, - дай четыре рубля этим бравым людям.

– Ни копейки! Почему они лучше не содержат дороги?

– А почему Россия - страна, где в реках нет достаточно воды и где слишком много песка на дорогах? Дай четыре рубля, или я дам восемь, и это я, кто станет большим сеньором, тогда как ты не будешь даже поэтом.

– Деланж, выдай им 12 рублей, и пусть они убираются к дьяволу!

– Деланж, дайте им 12 рублей и скажите, что князь благодарит их и желает им всяческого благополучия.

– Я не князь. Был бы князем, они получили бы наказание розгами и прочее.

– Вот первая резонная вещь, какую ты сказал за день; поэтому в награду Женни немедленно тебя поцелует.

– Вы милы! Значит, это я, кто платит за битые горшки.

– Платите, платите, Женни; чем больше женщины платят этой самой монетой, тем больше у них остается.

Я не знаю, есть ли в мире человек более брюзжащий, более знатный, более благородный и более великий властелин разом, чем Нарышкин. Поверьте мне, что это прекрасно - потомственный русский боярин, приобщаемый к культуре француженкой.

Два наших человека и восемь лошадей возвращались, а мы продолжали путь без дальнейших происшествий. Только вместо того, чтобы приехать в Елпатьево в шесть часов вечера, прибыли туда в девять, и вместо обеда ужинали. Все, что мы проезжали, в свете луны показалось мне очень красивым: это были мост, река, очень крутая гора, где, вместо того, чтобы увязнуть в песке, нам выпало скатиться назад; наконец, большой парк, по аллеям которого ехали четверть часа, прежде чем прибыть к замку. В воротах нас ожидали Кутайсов [Кутузов], Кормушка и Семен. И более дюжины мужиков, которые желали осведомиться о самочувствии барина. Их сеньор чувствовал себя великолепно, но околевал от голода; в этом причина, что почести от своих смиренных вассалов он принял довольно плохо. Но Женни поотстала, и я думаю, что, возвращаясь к себе, они не сожалели о потерянном дне.

После ужина, который делал великую честь Кутайсову [Кутузову], мы осмотрели наши апартаменты. Кутайсов [Кутузов] был верен себе, но Деланж его превзошел. В 150 верстах от Москвы, среди края, затерянного у Волги, в замке, пустующем 20 лет, находилось все необходимое, были импровизированы не только комфорт, но и роскошь. Я нашел в своей елпатьевской спальне все мои туалетные принадлежности из Петровского парка, от зубной щетки до стакана с тульской чайной ложкой. Пока мы завтракали в Петровском парке, Деланж, по приказу Женни, все упаковал и положил в коляску. Добавим, что, когда я уезжал из имения Елпатьево, все было в том же порядке уложено, как при моем отъезде из Петровского парка. Так что, сегодня вечером, 16 июля 1861 года, на другом краю Европы, на террасе Чьятомонейского дворца, с головой уйдя в написание этих строк, я пью воду со льдом, подкрашенную неаполитанским собюсо [название вина], из того же стакана, из которого я пил московский медовый напиток в Петровской парке и в имении Елпатьево.

На рассвете следующего дня Женни и я объехали парк и выпустили на лужайку 22 борзых, о существовании которых Нарышкин даже не подозревал. В 11 часов нас ожидал охотничий экипаж; только в России я увидел такие, очень удобные экипажи. Длинные повозки с очень низкими скамейками, где располагаются, как на вторых этажах (империалах) наших омнибусов. Там помещаются четыре, шесть или даже восемь человек, в зависимости от длины повозки, которая никогда не бывает шире, какому количеству охотников она не предназначалась бы, которая проходит по всем дорогам и не опрокидывается, благодаря малой высоте.